"Бежать, – шептал голос внутри, отчаянный и громкий. – Собрать вещи, добраться до платформы, уехать, пока я ещё могу". Мысль о бегстве была сладкой, как глоток воды в пустыне, и Мия почти видела себя в поезде, глядящей в окно, где Холлоу Крик растворяется в прошлом. Но другая часть её, упрямая и злая, цеплялась за воспоминание о Джоне – его живых глазах, его словах: "Они хотят тебя тоже". "Если я убегу, я никогда не узнаю, что здесь происходит, – думала она, её дыхание участилось. – А что, если это не закончится? Что, если оно найдёт меня там, дома, в моих снах?" Её разум разрывался, как ткань, которую тянут в разные стороны, и она не знала, где правда – в страхе или в решимости. Она встала, её ноги дрожали, но она заставила себя двигаться, натягивая свитер холодными, непослушными руками. "Я врач, – повторяла она, как мантру, глядя в зеркало на своё бледное, измождённое лицо с тёмными кругами под глазами. – Я не сдамся". Но отражение смотрело на неё с сомнением, и она отвернулась, чувствуя, как слёзы жгут веки.
Утро в доме Маргарет прошло в гнетущем молчании. Мия спустилась вниз, стараясь не смотреть на семью – их пустые улыбки, их синхронные движения резали её, как осколки стекла. Маргарет помешивала что-то на плите, Томас и Джейкоб сидели за столом, их головы повернулись к ней одновременно, как у кукол на шарнирах. Она пробормотала "доброе утро" и выбежала на улицу, чувствуя, как их взгляды жгут ей спину, а дом провожает её тяжёлым, неживым дыханием. Улицы Холлоу Крик были пусты, как всегда – ни звука, ни движения, только ветер гнал пыль по асфальту, и голые деревья тянули ветви к небу, как скрюченные пальцы. "Где все? – думала она, её шаги эхом отдавались в тишине. – Это не город, это склеп". Она ускорила шаг, почти побежала к больнице, сжимая рюкзак, словно он мог спасти её от теней, которые, казалось, шевелились в углах её зрения.
Доктор Грейсон ждал её в коридоре, его фигура была неподвижной, как статуя, а движения – резкими, механическими, как у заводного механизма.
– Сегодня ты работаешь в архиве, – сказал он, его голос был ровным, как метроном, без тени тепла. – Разбери старые записи.
Мия кивнула, её горло сжалось, не давая выдавить даже фальшивую улыбку. Архив звучал как передышка от пациентов с их синхронными движениями и пустыми глазами, но что-то в тоне Грейсона – слишком холодное, слишком нечеловеческое – заставило её сердце забиться быстрее. Он повёл её вниз по узкой лестнице в подвал, где ступени скрипели под ногами, как кости, а воздух был сырым, пропитанным запахом плесени и земли. Архив оказался тесной комнатой с голыми бетонными стенами, заваленной коробками и папками, покрытыми толстым слоем пыли. Лампа над головой мигала, бросая дрожащие тени, и когда Грейсон закрыл дверь, глухой стук отозвался в её груди, как удар по крышке гроба. Она осталась одна, и тишина обрушилась на неё, тяжёлая и липкая, сжимая горло.
Мия начала перебирать бумаги, её пальцы дрожали над пожелтевшими листами, но мысли возвращались к Джону – его отчаянный взгляд, его слова о нитях, его внезапное превращение в марионетку. "Он сопротивлялся, – думала она, её дыхание было неровным. – Он был живым. Может, я ещё могу его вытащить". Она пыталась сосредоточиться на работе, но её взгляд зацепился за коробку, спрятанную под столом. Она была чище других, почти новой, и что-то в ней манило её, как магнит. Мия вытащила её, её сердце заколотилось, и открыла крышку. Внутри лежали не медицинские карты, а письма – десятки запечатанных конвертов, сложенных аккуратными стопками, словно кто-то бережно хранил их годами.
