Маман, кстати, этого поворота событий не одобрила: она всегда считала, что генетической выбраковке не следует слишком высовываться. Ну, не суть.
Через полгода я перевела «жлобов» из техобслуги тележек в собственные заместители – по очередной новой должности мне полагались два зама. А ещё через год мы с ними заняли кресло директора Космопорта Љ 12. «Жлобы» стремительными темпами тащили меня вверх по служебной и социальной лестнице, как флаг, пока не водрузили на самой вершине, спросив однажды:
– Госпожа Колыманова желать стать президент Объединённая Земля или нет?
Я подумала, подумала и спросила:
– А что-нибудь третье есть? Могу я, скажем, баллотироваться на пост царицы?
Мне-то самой с детства больше всего хотелось носить бархатные платья и золотую корону. «Жлобы» со мной спорить не стали, хотя такой должности тогда ещё не существовало. Но с их умением генерировать события она скоро появилась. Я стала первой в истории царицей Объединённой Земли.
Маман была в тихом ужасе, потому что успешная карьера была несовместима с главным правилом: «Не высовывайся!». Кстати, корона оказалась штукой неудобной, голову натирает и тяжёлая, у меня от неё шея болит. А вот сама должность не в пример лучше. Мне теперь ничего ни изобретать, ни выбирать не нужно, у меня для этого есть специально обученный персонал. А придворный математик чётко объяснил, что моя методика выбора государственных решений всегда приводит к оптимально удачному варианту. Какой-то там мухлеж с теорией вероятности и генерацией случайных чисел – я сама в этом так и не разобралась. По счастью, мне и не надо разбираться во всём подряд: царице – царицыно, а математику – математиково. Лично я вполне довольна тем, что теперь я должна просто знать, чего хочу. Скажем, хочу, чтобы в Бразилии засуха кончилась или генетики научились восстанавливать утраченные органы, и говорю об этом «жлобам». Простите, министру финансов и министру внешней политики. А они просто подстраивают под это реальность.
А что маман? Она по-прежнему жарит котлеты, вяжет носки и счастлива, что ей не надо вылезать из собственного дворца. Никак не поймёт, что теперь, с моей коронацией, диагноз Гецера (а дотошные журналисты его-таки раскопали в моей биографии, несмотря на все старания маман) из позорного клейма стал аристократической печатью, как, например, подагра в Средневековье. Когда маман видит меня в телевизоре, она непременно пугается, что меня раскроют и свергнут с царского трона. А меня теперь, что ни день, то по какому-нибудь каналу да и показывают – царица то, царица се. Ну, вы наверняка видели. И я каждый раз в конце съёмки еле сдерживаюсь, чтобы на всю Объединённую Землю не заявить: «Вот, видишь, мамочка, я снова в телевизоре! А ты мне твердила: „Не высовывайся, не высовывайся…“»
Семён проснулся к полудню и тотчас пожалел, что вообще открыл глаза. Голова не просто болела – разламывалась на части, как очищенный от кожуры новогодний мандарин. И подправить её было нечем, голяк полный. Даже растирка от бронхита выпита. Он поворочался и попытался уснуть снова, зная по опыту, что тяжёлые времена лучше провести в анабиозе. А там, глядишь, завалится кто-нибудь в гости, и можно будет разжиться табаком, а если повезёт, то и хавки перепадёт. Но сон не шёл, а в животе урчало всё сильнее. Семён откинул одеяло и выбрался из кровати. В голые ноги вцепился холод, забрался под майку и лизнул спину. Семён торопливо натянул джинсы, впрыгнул в тапки и по привычке поскакал к холодильнику.
