Джемму вдруг охватило предчувствие, что Минерва больше сюда не вернется, хоть она и считает, что уезжает лишь на некоторое время. Она любила Минерву, но женщины музыкантов то и дело появлялись и исчезали, и их дети тоже. У Гэри уже было двое детей от другой модели, живущей в Шотландии. Непостоянство стало почти частью их привлекательности. Подобно серфингистам, постояльцы номера Моне неслись на гребне волны славы и старались выжать из успеха все преимущества до последней капли, прежде чем она коснется дна. Умные понимали, что когда-нибудь это кончится. А других этот момент слишком опьянял, как туман, лишающий ориентации. Но Джемма чувствовала, что в конце концов за такую полную жизнь придется дорого заплатить.
– Кто это там? – спросила Джемма.
– Где? – Минерва оглядела комнату.
– Тот мужчина, похожий на распорядителя похорон.
Минерва нагнулась за тостом с лобстером.
– Что ты сказала?
– Нет, ничего, – ответила Джемма, рассматривая странного человек в неуместном здесь пальто и с длинными кудрями. Большая часть друзей Рена были из этого лагеря. Бедняга Рен, кумир всех девушек, с рыжими волосами и высокими скулами, автор легкомысленных песен, поэт, приравнивающий себя к Китсу, Бодлеру и Верлену, самый большой антагонист Чарли. То, что должно было стать совместным творчеством с Чарли для превращения двухминутных мелодий Рена в более изысканную современную музыку, теперь превратилось в лагерь дуэлянтов.
Разлад между Чарли и Реном привел к созданию нескольких песен, ставших хитами благодаря записям студии. Спустя два года и после двух первых хитов группа прославилась, несмотря на свои разногласия, но Чарли надоело быть членом еще одного ансамбля, исполняющего каверы, поэтому он начал внедрять в группе новую музыку, пробовал новые стили из Америки – блюз и кантри. А Рен, напуганный пустыми бальными залами, где они выступали раньше, который всегда был больше бизнесменом, хотел продолжать исполнять то, чего от них ждали фанаты – и руководство студии.
– Они по два раза в день дрались, – сказала Минерва, кивая на Рена.
– Им необходимо ездить в турне, – высказалась Джемма. – Слишком долго просидели в этой студии.
– Они становятся совсем другими, когда выходят на сцену, правда? – согласилась Минерва. – Как будто какой-то клапан открывается и выпускает все это напряжение.
Джемма подумала, что Минерва права. Время, проведенное вдали от сцены, вызывало у них ностальгию по их общей гениальности, по той редкой «магии», которая заставляла их группу – да и любую другую группу – работать. Джемма была вместе с ними, когда они слушали свой последний альбом «Flame of Night», и видела, как гордость заставила их забыть, насколько тяжело было его записать.
– Мне кажется, запись альбома похожа на роды, – сказала Джемма. – Нужно забыть боль во время родов, иначе больше никогда не решишься рожать снова.
Минерва рассмеялась, поглаживая живот.
– Я тебе расскажу, сравнимы ли эти два процесса.
Из угла комнаты донесся какой-то звук. Простой аккорд ля-диез.
В этом номере всегда звучала музыка; к этому ей пришлось привыкать. Мир Джеммы раньше был тихим, а Чарли любое пространство наполнял музыкой или болтовней. В разгар обеда трапеза могла превратиться в джем-сейшен, потому что кому-то пришла в голову идея, но сейчас звуки были более организованными.
Все повернулись на музыку, прозвучавшую у окна.
