Зенитные батареи находились в бронированных капсулах-башнях, способных к вращению и таким образом к ведению кругового огня практически без мертвых зон. Как и многое другое, они не были частью изначальной конструкции, и это приводило именно к таким последствиям. Конечно, в самые неудобные моменты.
– Ворстон, мы можем это исправить?
– Минутку, сейчас гляну по связи! Жень, разверни камеру чуть правее! – раздался раздражённый голос инженера, который совсем забыл про субординацию, а затем поток ругательств. – Нет, спасибо дерьмовым конструкторам этого дерьмового корыта, нужно всю дерьмовую башню снимать, менять ось и…
– Я вас понял, – прервал этот поток ругани я, – отправьте туда кого-нибудь, пускай снимут всё, что смогут, чтобы в случае повреждения других батарей у нас были запасные детали.
Не успел я договорить, как на мостик ворвался Фаррел, его форма была безнадёжно испорчена огнём, а сам он был весь в ссадинах.
– Лейтенант Джек Фаррел для продолжения службы прибыл! – вытянувшись по струнке, доложил он громким басом.
Я смерил его взглядом, не понимая такого странного воодушевления. Решив, что мой первый лейтенант испытал на себе прелести кислородного голодания и понадеявшись что это пройдёт, я усадил его в кресло контролировать работу корабельных систем и приказал быть на связи. Сам же отправился на нос, посмотреть, что от него осталось.
***
На месте всё оказалось куда хуже, чем казалось с мостика. Из-за множества пробоин катастрофически не хватало кислорода. Пришлось напялить неудобную маску и таскать с собой баллон. Энергоснабжение пострадало не меньше, поэтому и так не слишком ярко освещённые помещения были погружены в неуютный полумрак. Всё это было в условиях жуткой суматохи и постоянной толкучки. Места не хватало: из повреждённых помещений выносили раненых, убитых, ценное оборудование. Я выловил какого-то мичмана и приказал, кивая на как попало разбросанных раненых, которых подчас бросали просто на полу:
– Отнесите всех в коридоры возле рубки.
Корабельный лазарет был разрушен вместе со всем, что там находилось. Самое страшное: были уничтожены медицинские дроны и большая часть персонала – выжил единственный врач.
Мичман медицинской службы Громмар был явно не в себе. Он представлял из себя немолодого мужчину, по-видимому, взятого на службу из гражданских врачей. Небритый и не слишком опрятный и в обычное время, после произошедшей катастрофы он выглядел и вовсе ужасно: в крови, своей и не только, в разорванной в лохмотья одежде и с пустым, безумным взглядом.
Его усадили в угол того самого коридора, что раньше вёл в лазарет. То и дело медик вставал, что-то невнятно бормотал и пытался отворить дверь. К счастью, ту не только закрыли, но ещё и запечатали, иначе болтаться бы сейчас доктору в космической тьме среди своих бывших пациентов.
На меня он обратил внимание не больше, чем на происходящее вокруг него. Я был на этот счёт заранее предупреждён, поэтому явился не с пустыми руками: вскрыл по пути полевую аптечку. Когда доктор в очередной раз попытался открыть дверь, я аккуратно приставил к его шее небольшой инъектор и ввёл дозу успокоительного.
Громмар вздрогнул и замер. Я пару минут подождал, попутно пытаясь обратить его внимание на себя, но так ничего и не добился. Хмыкнув, я вколол ему ещё одну дозу. Риск был и не малый: док вполне мог упасть, забиться в анафилактическом шоке и уже не встать. Но на борту было больше пятидесяти раненых, которым требовалась срочная помощь, и я был готов пойти на какой угодно риск, желая их спасти.
