– Я не успел, капитан.
Оуэлсон показал мне то, что прятал – это оказалась человеческая рука, оторванная примерно по локоть. Тошнота подступила к моему горлу. Не только из-за отвратительного зрелища, но и из-за того, что на безымянном пальце я обнаружил перстень, который видел едва ли не каждый день. Кольцо было, когда мне подавали завтрак, обед, ужин, помогали одеться или передавали какие-то предметы. Донавал принадлежал к какому-то там мелкому аристократическому роду и во многом поэтому стал моим адъютантом.
Очень осторожно я забрал руку своего помощника. Странное ощущение, словно держишь не часть знакомого человека, а какую-то мерзкую игрушку. Немного посомневавшись, я скрутил с пальца перстень – мне почему-то пришло в голову, что его следовало вернуть.
– К-к-капитан, что мне д-д-делать? – срывающимся голосом спросил Оуэлсон.
– Там, – я махнул в сторону, – лазарет. Отправляйся туда и помоги доктору Громмару.
Убедившись, что матрос направился куда нужно, я пошёл дальше в поисках Кереньева. Если ад и существует, то он выглядит примерно как-то, во что превратился трюм. Несколько десятков матросов тщетно сдерживали огонь, пока другие выносили всё ценное. Жарища стояла такая, что хотелось раздеться догола. Что некоторые из пожарных и сделали, чем обеспечили себе химические ожоги как минимум.
Командовал этим всем мичман, явно слабо представляющий, в чём его конечная цель. Он всё равно не смог бы вынести даже одну десятую часть того, что было в трюме: ему бы просто не хватило места.
– Где лейтенант Кереньев? – прокричал я ему в ухо.
Он что-то крикнул в ответ, но в этот момент где-то вдалеке прозвучал громкий взрыв, послышались крики. Огонь резко прибавил в темпе роста.
– Последний раз я видел его в первой секции, – наконец докричался до меня мичман, – это было минут шесть назад!
Ну конечно! Все последние дни главной головной болью Кереньева был провиант, разумеется, им он и решил заняться в первую очередь. Первая секция ещё не пострадала от пожара, хотя он явно туда приближался. Но лейтенанта я там не обнаружил.
Тот нашелся в соседней секции, придавленный каким-то массивным механизмом. Огонь тут уже вовсю бушевал, и боцману ещё очень повезло, что при падении с него не слетела кислородная маска. Это спасло ему жизнь – приборы показывали, что дышать в помещении уже оказалось нечем.
Я попытался сдвинуть преграду, но, понимая, что это без толку, позвал пару матросов. Увы, но и с их помощью извлечь лейтенанта не представлялось возможным: ноги того очень крепко застряли. Тут нужен был погрузчик, и именно он, по иронии судьбы, придавил Кереньева.
– Лазерный резак сюда, – скомандовал я, понимая, что иного выхода нет.
– Капитан, он не возьмёт сталь! – возразил мне мичман, указывая на погрузчик.
– Мы будем резать не сталь…
***
Ценой обеих ног боцмана мы вытащили и кое-как отнесли в лазарет. Громмар ужаснулся, услышав, что мы сделали, но, осмотрев прижжённые лазером культи, согласился, что на первое время сойдёт. Бледный и измученный, весь в крови, док с безумным огоньком в глазах принял ещё одного пациента.
Трюм по моему распоряжению разгерметизировали – это решало проблему пожаров, а если мы не сможем вновь накачать туда воздух, что вполне могло быть, учитывая сколько оборудования там выгорело, то всегда были скафандры. Не лучший выход, но вполне разумный, учитывая обстоятельства.
