С солнечными панелями дела обстояли куда хуже: после высадки прошла всего пара часов, а они уже покрылись слоем пыли, которая едва оттиралась. В капсулах на этот случай имелся специальный очиститель – тюбик миллилитров на двадцать. Даже при очень экономном использовании этого едва ли хватило бы на пару дней.
Попытка развести очиститель водой потерпела полное фиаско. Пыль-то оттиралась, но та, что прилетала на её место, прилипала твёрдой, очень прочной коркой, счистить которую без повреждения панели оказалось невозможным. Оставалось надеяться, что до исчерпания запасов с этим мы что-нибудь придумаем.
Оставить капсулы без энергии означало погибнуть. Они были единственным источником воды: собирая конденсат из воздуха, генерировали до четырёх литров каждая в день. Такая влажность воздуха говорила, что неподалёку имеются источники воды. И Лютцев это подтверждал, говоря, что помимо озера рядом был большой водный простор.
Разведчики, к сожалению, ничего не нашли. В паре километров восточнее от нас были скалы с системой пещер, и по-хорошему нужно было «переезжать» туда, но возможности дотащить капсулы не имелось – тут требовалась специальная техника, а не кучка выжатых досуха морально и физически людей.
С продовольствием дело обстояло чуть лучше. В капсулах его хватало, даже с запасом – умереть от голода нам точно не грозило. К тому же планета оказалась не такой уж и необитаемой. По ночам из своих укрытий в обилии вылезали различные скорпионы, змеи и другие пустынные радости прямиком с Земли. Таким образом, наш рацион дополнительно пополнился различной экзотикой. «Скорпида по-Чейдвекски» я этим шутникам никогда не прощу.
К сожалению, ничего крупнее в округе не водилось, и надежды отдельных людей на сафари провалились. Хищное озеро никак себя не проявляло, всё так же загадочно покачиваясь. Попытки бросать в него различные предметы, например, камни, привели к абсурду: в озере они тонуть отказались, оставшись на поверхности нам на потеху.
Связь отсутствовала: то ли мы повредили что-то при посадке, то ли в округе что-то мешало, но наши рации, к которым все так привыкли, оказались абсолютно бесполезной обузой.
Это было странное время. На исходе первого дня стартовый энтузиазм у людей сменился мрачным пониманием, что эти пески вскоре станут нашей могилой. Нас охватил какой-то жестокий цинизм по отношению ко всему окружающему. Мы много смеялись, иногда над такими вещами, которые в обычное время в лучшем случае вызвали бы недоумение. Единственной темой, запретной не только для шуток, но и для разговоров вообще, были оставшиеся на корабле, а также погибшие до этого.
В первые дни я думал устроить какое-нибудь мероприятие по этому поводу, толкнуть речь, дать другим высказаться о своих товарищах. Но Лютцев меня отговорил, а потом я и сам понял, что меньше всего нам сейчас нужны разговоры о смерти. Она шла к нам сама, и все это прекрасно понимали.
Люди работали на износ, но не потому, что в этом был смысл. Всю ночь до последнего пота, только для того, чтобы с первыми лучами жгучего солнца вернуться в наш лагерь и провалиться сон. И так день за днём. Я тоже пытался так делать, но, увы, в моём случае это не сработало. В первый день просто не смог уснуть. В голове засели мысли о погибших. Мне было страшно, что их всех – Ворстона, Донавала и других – просто забудут. Хотя именно благодаря их жертве мы были живы. Пока ещё живы, разумеется.
