– Ну, если мы тут задержимся, нам и так каюк. Тем более, вон Туровский сказал, что зорлаксы две линии обороны прорвали.
Чудовищной силы удар потряс станцию. Я едва не сверзился со стула, аж сердце подскочило до самого горла.
Зайцев замер и медленно перевёл на меня широко открытые глаза, в которых бился ужас.
– Что это такое? – просипел он.
Зашипел приёмник на столе. Зайцев схватил его.
– Ребята, у нас проблемы! – раздался голос Туровского, в котором не слышалось ни малейшей прежней весёлости. – Возвращайтесь.
Станцию затрясло, как больного в лихорадке. Бум-бум-бум. Словно огромный молот бил по металлическим конструкциям.
Сложив бластеры в ящики, мы с Зайцевым выбежали в коридор. Всё болталось из стороны в сторону, как при сильной штормовой качке. Хватаясь за стены, я двинулся по коридору. Зайцев, шатаясь, шёл за мной.
– Чего-то раньше такого не было, – пробормотал Зайцев, чуть заикаясь.
Шарах. Коридор качнуло, и мы сползли по стенам. Бластеры раскидало в стороны. Я бросился их собирать, но их разбросало по всему полу. Сунув несколько штук в ящик, я постарался встать. Зайцев ничком лежал на полу, подтянув левую ногу. Стонал.
– Сильно ушибся? – я протянул руку, помог подняться.
Держась за стену, Зайцев приподнялся, потряс головой:
– Ну, бл… что это вообще было?
– Да пошли уже! Узнаем.
Болтанка то замирала, то начиналась с удвоенной силой. Я представить не мог, что может её вызвать. Если бы метеорит врезался в станцию, то это был бы один удар. Ну, пара штук. Но тут казалось, будто кто-то шутя кидает станцию, как мячик.
Наконец, мы добрались до конца коридора, вылезли по лестнице. Дверь рубки распахнута. Туда набились все. Сгрудились вокруг экрана, свисавшего с потолка. Внешние камеры передали изображение. Поначалу я не заметил ничего пугающего. На небольшом мониторе безобидная тёмная клякса заслонила часть металлических конструкций. Но тут перед глазами промелькнула вся станция, её невероятные размеры. Один только центральный ствол высотой с небоскрёб. И страх присутствующих начал передаваться мне.
Хрупкую фигурку рыжеволосой девушки сотрясала крупная дрожь. Она, словно в молитве, сложила перед собой руки, прижала к телу, а Туровский заботливо приобнял её. Григорьева, тяжело опершись на стол, вперилась невидящим взором в экран, и пальцы заметно подрагивали. Лицо Павлова, того парня, что был так недоверчив, приобрело абсолютно белый цвет, зубы постукивали друг об друга. Будто ледяная змейка пробежала у меня по позвоночнику, когда я смог осознать размеры этой твари.
За пределами станции живая тьма сложилась в очертания исполинского спрута. Странно, что на монстра не действовала невесомость. Он будто прилип магнитом к поверхности. Резво перебирался то вверх, то вниз. Перепрыгивал с одного уступа на другой, от чего вся станция ходила ходуном. Щупальца сжимали металлические балки, беззвучно ломая их, как щепки. И вся масса клубилась, менялась, пробегали волны, расходились в глубокую воронку, вылезал большой продолговатый глаз, исчезал, растворялся в общей массе и возникал где-то вверху. Порой возникало несколько глаз, вверху, сбоку, и все они вращались и смотрели в разные стороны.
– Да твою ж мать! – Туровский, кажется, единственный, кто не потерял самообладания. – Откуда эта тварь вылезла?! Как нам до неё добраться?! Эх, если бы не разбился наш челнок! Невезуха!
Челнок? Что это такое, я не смог сразу понять. Пришлось обратиться к базе данных. Пара мгновений показались вечностью. Проявилось изображение, побежали колонки цифр технических характеристик. Обычный космолёт. Они называют челноком то, что мы называем спейсфайтером. И тут меня осенило.
