– Может быть, она какая-нибудь особенная? – Аладьин присел и начал разгребать землю руками.
Кое-где в ней попадались мёрзлые комочки, глинистые прожилки и крошечные крупинки, похожие на чешуйки слюды. Аладьин вынул из кармана платок и завязал в него горсть земли. Выпрямился, отряхнул руки и сказал:
– Едемте в управление.
Плотник Кузьма встретил их широким жестом руки:
– Ну, господа полицейские, принимайте работу.
– Ух, ты! – восхитился Иван, разглядывая новый стеллаж во всю стену от полу до потолка.
– Молодец, Кузьма, – Аладьин уважительно пожал плотнику руку, – Не подвёл. Мастер!
– На том стоим, барин, – гордый собой задрал бороду плотник.
– Мы сюда теперь все папки разложим? Да? – догадался Лепихин, – А шкаф куда?
– А выбросим эту рухлядь, – предложил Аладьин, – К чему он теперь? Столько места занимает.
– Да что Вы, барин? – всполошился плотник, – Шкаф-то хороший. Старый, добротный. Лаком покрытый.
Василий наклонился к Ивану:
– А чей шкаф?
– А бес его знает, – развёл тот руками, – Сколько служу, он всё тут стоит.
– Слушай, Кузьма, а забирай его себе! – широким жестом разрешил Аладьин.
Плотник оробел:
– Как, забирай?
– Считай, что это оплата за твою работу.
– Что ты, барин, я столько не наработал. Шкаф-то, почитай рублей десять стоит!
– Забирай, Кузьма, – настойчиво повторил Василий, – Пока я не передумал.
– Заберу! – тут же согласился плотник и засуетился, – Вот спасибо-то! Славный барин. Век не забуду! Такой добрый шкаф… Я только за подмогой сбегаю; одному-то мне с им не совладать. А ты, барин, точно, не передумаешь?
– Сказал, забирай.
Вечером прибежала Акулина. Принесла выстиранные занавески.
– Надо же, – поразился Лепихин, – Оказывается, они белые!
– Руки у Вас золотые! – похвалил её Аладьин.
Она зарделась, прикрывая лицо кончиком платка. И вдруг достала из-за спины миску:
– Я тут пирожков Вам принесла, Василий Кириллович. А то Вы цельный день весь в работе. Голодный, небось.
– А с чем пирожки-то? – потянул носом Иван.
– С картошкой.
– Душа моя, Акулина Антиповна! Благодетельница!
И он галантно взял прачку за руку и поцеловал ей запястье.
– Ой, что Вы, Василий Кириллович…, – она прикусила губу и, растрогавшись, убежала.
Василий с Иваном обосновались за столом и принялись уплетать пирожки.
– М-м, вкуснятина какая! – произнёс Иван, – А молодец Вы, Василий Кириллович, ничего не скажешь! У нас в управлении такой чистоты отродясь не было. Окна помыты, занавески чистые. Полки новые. Документы все по буквам расставлены – любо дорого посмотреть. Пироги на столе горячие. И за всё это мы ни копейки не заплатили! Как это Вы так смогли?
– Учись, Иван, с людьми разговаривать, – поделился Аладьин, – Для сыщика – это первое дело.
Поздно вечером Новоселецкий возвращался домой в одном экипаже с городским головой господином Бейвелем.
– Что, Митрофан Иванович, как новый помощник?
– Поживём-увидим, Александр Францевич, – пожал плечами тот, – Уж больно молод, да начитан, оттого гонорист. Эх, столичное воспитание.
– Отсутствие опытности часто бывает основанием храбрости, – заметил Бейвель.
– Это верно, – кивнул Новоселецкий, – Храбрости ему не занимать. А ещё, знаете ли, в одежде уж больно хорохорится. Вырядился нынче в белую рубашечку с запонками, жилетку узорчатую, галстучек шёлковый, замысловато завязанный. Усики напомадил, волосы прилизал.
– Не придирчив ли ты, Митрофан Иванович? – покачал головой тот, – Аккуратность в одежде и хороший вкус ещё никто в пороки не определял.
