– Спасибо, взаимно. Буду стараться, – говорю ему вслед, моргая, как в комедиях Гайдая.
– Не прощаемся, – Афанасий Игнатьевич кивает мне напоследок и тоже пропадает в подъезде.
Посмотрев на часы, я понимаю, что на оставшиеся две пары еще успеваю. Решаю съездить на учебу, больше для того, чтобы встретиться с Зефиркой и Бархом и все им рассказать.
Садясь в машину, я первым делом пишу в чате сладкой парочке: «Пс, давайте в библе после пары. Есть разговор».
«Ой, ты еще жив?!😯» – удивляется Зефирка. Я даже через текст чувствую ее фальшь. Все-таки актриса она отвратительная. Тот редкий случай, когда много лет в драмкружке прошли вообще мимо. Но это смешно.
«И здоров😏, – усмехаюсь смайлом. – Пока. Меня пронесло. Расскажу при встрече».
Подмигиваю клубничкой и блокирую телефон. Надо выпить кофе, чтобы переварить целое утро и всю ту нелепость, которая случилась.
По дороге в академию я заезжаю в любимую кофейню, улыбаюсь миловидной бариста, которая краснеет под моим пристальным взглядом, подмигиваю ей на прощание и выхожу довольный со стаканом горячего напитка. Кофейный запах приводит меня в чувство. Пока есть в этом мире кофе, можно жить.
Первый глоток я всегда смакую. Только ради него, считай, и пью. В нем вся насыщенность вкуса и крепость. Остальное уже не то. И этот глоток выходит отменным. Кофе кажется идеально сбалансированным. То, что надо.
Просто кайф. Все волнение после встречи с ректором и возмущение от его дочери сносит волной на дно желудка. Но извилины начинают шевелиться. И осознание всего загружается в мозг. Пока не понимаю, на что сейчас подписался и к каким последствиям все это приведет. Мне теперь придется за Воронцовой ухаживать? До самого диплома? Мне же еще полтора года учиться. Это значит, еще столько же без девушки мучиться? Как минимум. Бля.
Папа настигает меня в прихожей. Я даже дверь не успеваю за собой закрыть. Он проталкивает меня легонько вперед, чтобы уступила ему место на коврике. Я сажусь на пуфик и берусь за угги, которые все в дорожной слякоти. Куртку Кирова бросаю на пол рядом.
– Это он тебе дал? – папа косится на нее и, притоптывая на коврике, сбивает слякоть с подошв.
– Да, – киваю, не поднимая лица. Оно надуто и сердито. Папа меня все еще бесит. Жениха мне нашел, видите ли, и доволен собой. – Не трогай, она грязная.
– Хм.
Сняв ботинки, он делает шаг вперед, хочет пройти к шкафу, но упирается в меня. Чтобы дать ему пройти, мне приходится выпрямиться и поставить обе ноги на пол.
– Хороший вроде парень. С чего вдруг ты так взбунтовалась? – папа вешает пальто на плечики и убирает в шкаф, но дальше в коридор не уходит, а следит за мной.
Я хватаю угг за грязную пятку и с трудом стягиваю его с ноги. Носок улетает следом. Черт. Не то что из рук, даже с ног все валится.
– Потому что не надо женить меня на первом встречном, – я стараюсь держать тон невозмутимым, но нотка обиды все равно проскальзывает.
В школе он мне ни с кем не разрешал встречаться, типа не доросла еще, учиться надо, а как восемнадцать стукнуло, так сразу в старые девы записал, типа в академии учиться не надо. В каждом прохожем теперь жениха видит.
– Да кто ж о свадьбе-то говорит, – смеется папа и кладет руки на пояс. – Дай парню шанс.
– Зачем? Ты сам-то понимаешь, кому меня всучить хочешь? – я, наконец, перевожу на него взгляд, и встаю с пуфика.
– Не выражайся так, – папа меняется в лице. Уголки глаз перестают морщиться от улыбки. В них проявляется упрек. – Никому я не хочу тебя всучить. Ты же самое дорогое, что у меня есть.
