А гоеше маме - страница 22

– Кончай стрелять! Стой! Кому сказал, прекратить! – срывая голос, орал из кустов Альфред Тимбергс и, как только стрельба смолкла, первым выскочил на поляну.

Он безумным взглядом озирался вокруг, уже не из кустов, а вблизи созерцая проделанную работу. Но работа была еще не закончена.

– Все сюда живо! Так. Половина с той стороны и половина с этой, идем навстречу друг другу, проверяем каждого и достреливаем. Каждого! Ни один жид не должен уйти. Понятно? Андрис, лезь в воду, тащи на берег этих, что в воде.

Не снимая сапог, Андрис полез в воду, безошибочно двинулся к тому месту, где вода на поверхности была окрашена в красный цвет, и, пошарив рукой под водой, вытащил за волосы безжизненное тело с простреленной головой.

– Никак Лейбеле Дер Крумер? – вгляделся в лицо убитого Андрис. – Ну надо же, вроде хромой, а чуть не удрал. Я даже и не думал, что он плавать умеет.

– Давай тащи его на берег и еще там вокруг посмотри, – стоя на берегу, командовал Тимбергс. – А ты, Гунар, что стоишь? Иди заткни ему глотку, и так в ушах звенит, так еще этого жида вопли слушать.

На земле, по-прежнему прижимая окровавленные руки к животу, корчился и громко стонал от боли Рыжий Мендл. Гунар подошел к раненому, передернул затвор и не целясь выстрелил. Пуля впилась в тело, но не убила, а только ранила, и Мендл закричал еще громче.

– Ты что, мудак, патроны переводишь, – вырывая у Гунара из рук винтовку и переворачивая ее, заорал на нерадивого самоохранщика взбешенный Тимбергс. – Если с двух шагов не можешь попасть, так добивай прикладом.

С этими словами он замахнулся и с силой опустил приклад на голову Мендла. Раздался треск расколовшегося черепа. Тело дернулось и затихло.

– Понял? На, держи.

– Понял, да вот только винтовку жалко, перемазалась вся. Лучше бы ты, Альфред, штыки повыдавал…

– Я тебе сейчас выдам, мало не покажется. И без штыка справишься.

Две шеренги забрызганных кровью убийц медленно двигались навстречу друг другу, тщательно вглядываясь в мертвые лица и достреливая еще живых. А таких было много. Кто-то был ранен, кто-то просто потерял сознание от страха, кто-то успел вовремя упасть и вжаться в землю, отсрочив тем самым неминуемый конец. С каждым выстрелом все тише становились стоны раненых, все реже мольбы о пощаде, все незаметнее шевеление разбросанных по поляне тел. Сраженный выстрелом в упор, дернулся и завалился набок Бейрах Фрост. Добили умолявшую пощадить хотя бы ребенка Соню Мазас. Добили одной пулей обоих.

– Будешь знать, жид, как честных людей обвешивать! Кровосос пархатый! Сколько раз меня обсчитывал, и все как с гуся вода! Ни хуя! В этот раз я с тебя, паскуда жидовская, за все спрошу! – откинув в сторону пиджак и закатав по локти рукава рубашки, словно ошалелый, с раздутыми от ярости ноздрями, страшно матерился и со всей силы пинал сапогами мертвого мясника Хайма Бирмана садовник Янка Целминьш. – Всех в землю закопаю! Всех до одного! Хватит с вас, пожировали!

– Да готов он давно, что без толку молотить. Живых иди добивай, – недовольно прикрикнул на Целминьша Тимбергс.

Услышав окрик командира, Янка прекратил бить неподвижное тело и отступил на шаг. Тяжело дыша и озираясь по сторонам, тыльной стороной ладони стер со лба пот и брызги крови.

– Дай отдышаться, Альфред. До остальных тоже сейчас доберусь. До всех. Ни один живым не уйдет.

– Давай-давай, потом отдышишься, – бросил уже на ходу Тимбергс и, вскинув винтовку, выстрелил в чье-то распростертое на земле задыхающееся и хрипящее тело. Выждав, пока прекратят дергаться в предсмертных судорогах ноги, подошел ближе, ткнул стволом винтовки обмякший труп. Всмотрелся в лицо убитого, узнал лудильщика Рувку Ганзлера. Вспомнил даже, что совсем недавно жена носила ему на починку прохудившийся медный таз, но уже в следующую секунду, забыв про свою жертву, на всю поляну орал: – Живей, живей, что вы, бля, как бабы, возитесь! Времени в обрез. Их еще зарыть надо!