Абсолютный враг - страница 19

Это кто же такой? – схитрил генерал.

Не виляй, Василий Сергеич, – сразу пресекла его попытку баба Даша, – дело его слишком громкое, чтобы ты не знал. Кажин день по ящику передают про него, и во всех газетках прописано и все врут, кто во что горазд! Кирка, конечно, шелопут и бабник, но на убивство не пойдет! А уж если бы и решился бы на тако погано дело, то не так бы его исделал! А по умному! Никто бы к нему и не придрался. Он ещё совсем малой был, а бывало, натворит что, и не придерешься. Так всё провернет, что и не зацеписся! Я то уж знаю! Матушка его покойная, бывало, все мне рассказывала. Тяжело ей было одной его ростить, как мужа-то ейного убили хулюганы. Да мы ей все помогали, как могли, и мальчонка-то у нас перед глазами рос.

Так в чем, собственно, у вас ко мне дело-то? Не пойму. Забродин задержан по подозрению в убийстве. Алиби у него нет, а вот мотивы имеются во множестве. А кроме того, он следствию помогать не хочет – на вопросы не отвечает, молчит, как партизан, и тем самым роет себе яму! Вот так! Если не убивал – зачем молчишь? Вот то-то и оно, дорогие соседки.

Бабушки на диване качали головами. Тетя Груня расчувствовалась, захлюпала носом, и достав платочек промокнула слезы. А баба Даша посуровела лицом и пристально смотрела на генерала, пытаясь прочесть в его глазах правду о своем любимце. Наконец, решилась, и тяжело поднявшись, поклонилась Погодаеву:

Ладно, Василь Сергеич! Спасибо, что принял, не прогнал старух! Ты уж на нас не серчай! И с Киркой, разберись по правде, не бери грех на душу! Только чует мое сердце – не виноватый он! Он же, как порох – вспыхнет, и отойдет тут же, и зла не помнит! Бывало – пацанятами, сёдни носы друг дружке в кровь расшибут, а завтра – глядь, уж в обнимку, и играют вместе. Это мы бабы, зла долго не забываем! А вы, мужики – другие. Так что, уж разберись с Киркой, по – людски, как мать тебя прошу. Хоть и не сохранила я своих деток. Разберись…

Бабки заторопились к выходу. За дверью их уже поджидал майор Синицкий, – повел к выходу. Старушки опечаленно молчали, изредка тяжело вздыхая.

Визит старушечьей делегации вывел Погодаева из душевного равновесия, сколопнул с его души наросший за долгие годы черепаший панцирь чиновного цинизма. Он вспомнил свою мать, и детство в далеком поволжском селе. Расчувствовавшись, решил отменить прогулку, снова нажал на кнопку селектора и вызвал к себе, на совещание, майора Захарову, возглавлявшую в его Управлении пресс-службу.

Злые языки утверждали, что заработала она свою должность и майорские звезды не своими достижениям в борьбе с преступностью, а кое-чем другим. При этом сплетники многозначительно умолкали и на их физиономиях появлялись сальные ухмылки. Майор Захарова, симпатичная тридцатилетняя женщина, про сплетни, конечно, знала, и, кажется – никакого внимания на них не обращала, но почему-то, наиболее злостные их разносчики либо уходили в скором времени из Управления на худшие должности, или даже увольнялись с формулировкой о служебном несоответствии. Это значительно охлаждало распаленное ее пышными формами воображение милицейских чиновников.

Майор Захарова всегда знала заранее, зачем ее вызвал начальник. Вошла, глядя на генерала широко открытыми зелеными глазами, закрыла на ключ дверь, и стала расстегивать форменную рубашку, выпуская на свободу свою роскошную грудь.

Закрывшись в кабинете, для «секретного совещания», они довольно быстро досовещались до бурного оргазма, и генерал, в восторженном порыве откинувшись на кожаном диване, прижимал к своему паху голову Захаровой, обхватив ее обеими руками в районе трогательно нежной под волосами шеи. Он старался сдерживать свои стоны, но все равно довольно громко поскуливал и иногда, приглушенно рычал. Особенно возбуждала его милицейская форма партнерши…