– Я не знал, что подсматривать за девушками у вас такой страшный грех. В долине мы частенько это делаем, – откровенно признался Худайберды и чуть ослабил свою хватку. Этого было достаточно, чтобы Темир ужом выскользнул из-под него и вновь с еще большей решимостью накинулся на противника.
Худайберды снова обхватил своими жилистыми и цепкими руками стройный стан Темира и бросил его на землю. Расцарапав об острые камни в кровь руки, тот вновь пытался освободиться, но сила была на стороне сына кузнеца. Но несмотря на это у обессиленного борьбой Темира ни на мгновение не возникала в голове мысль просить о пощаде.
Худайберды, поняв, что, даже обладая еще большей силой, он никогда не заставит своего недруга сдаться, отступил от него на шаг и неожиданно предложил:
– Давай забудем обо всем, что было, и будем друзьями.
Худайберды, бесхитростно глядя в глаза Темира, протянул ему руку. Тот, опершись о нее, поднялся и сквозь разбитые в кровь губы процедил:
– Я уважаю силу, но больше всего на свете я уважаю честь горца.
– Я тоже хочу стать настоящим горцем, – искренне произнес Худайберды и, вытащив из широких штанин кусок холстины, которой в кузнице вытирал пот, протянул своему новому другу.
Вытерев нос и окровавленные губы, Темир, вернув тряпицу, искренне произнес:
– Спасибо, друг!
С тех пор Темир и Худайберды были не разлей вода.
Вот почему, когда, оправившись от побоев, Темир заявил, что пойдет в горы искать тела отца и брата, чтобы с честью предать их земле, Худайберды ни минуты не мешкая решил идти вместе с ним. Старый Курбан, с гордостью глядя на сына, который в самую трудную минуту не мог оставить друга в беде, без всяких возражений его отпустил.
Бросив на соседей дом и хозяйство, Темир на следующий же день, положив в мешок круг овечьего сыра и несколько лепешек, вместе с Худайберды направился в горы. Целую неделю рыскали они по ущельям и расщелинам, но так никого и ничего не нашли. Оборванные, голодные, с обмороженными руками и ногами, приплелись они в кишлак.
Худайберды, напрягаясь из последних сил, на плечах притащил друга в его дом, разжег очаг, уложил насмерть уставшего Темира на кошму и только после этого направился в кузницу. Во дворе он встретил Касымхана, который, узнав о плачевном состоянии Темира, обещал позаботиться о нем.
Когда Темир проснулся, в очаге горел огонь, в подвешенном котелке что-то весело булькало.
Оглядевшись и никого не увидев, он решил встать, но боль в ногах заставила его вскрикнуть.
– Проснулся, – раздался радостный голос соседа. – Не вставай, сынок, – сказал он, плотно прикрывая дверь, – я уже растер снегом твои ноги и руки. Не беспокойся! Все будет хорошо!
Бодрый голос соседа, отца его любимой Юлдыз, словно глоток живительной воды в иссушенной зноем пустыне, влил в его изможденное тело новые силы и не обращая внимания на боль в ногах, парень вскочил и, подойдя к соседу, низко ему поклонился.
– Спасибо, отец, – с трудом уняв слезы искренней благодарности, сказал Темир.
– Сейчас придет моя Фатима и покормит тебя, – сказал Касымхан, подкладывая в очаг дрова.
Темир присел на валик из кошмы и, прислонившись спиной к стене, уставился на весело пляшущее в очаге пламя. Тепло медленно разливалось по его измерзшемуся, истерзанному телу. Отяжелевшие веки медленно сползали на глаза, и вскоре он провалился в небытие.
Очнулся Темир лишь утром следующего для и словно во сне увидел чудное видение. Над ним склонилась черноглазая фея, которая своими нежными ручками смазывала его скрючившиеся пальцы какой-то мазью. Он чувствовал запах лекарства, смешанного с ароматом цветущих роз, и сердце его учащенно забилось.
