И, съежившись, она засеменила в свою кладовую так, как будто просто проходила мимо меня.
***
Войти в цех значило открыть железную дверь с красной жирной надписью: «Вход». Ручка двери была заляпана красной краской. Возникло ощущение, что я вскрываю крышку электрического щита: «Не трогать! Убьет!». Далее следовал небольшой темный закуток, и еще одна дверь, только деревянная и скрипучая, которая открывалась в лестничный пролет, отделанный все тем же советским минимализмом, как и в отделе кадров. Поднимаясь по лестнице, я считала ступеньки, число которых в дальнейшем никак не могла вспомнить. Девятая, десятая, одиннадцатая – пришла!
И снова дверь, только с табличкой: «Начальник цеха». Она была такой же деревянной и скрипучей, как и четырьмя этажами ниже. Во всем просматривался стандарт прошедшей эпохи. Даже скрип, как мне показалось, был по ГОСТу! Я уверенно постучала в дверь, поправила шарфик, и, не дожидаясь приглашения, вошла в кабинет начальника цеха.
– Здравствуйте!
Мое приветствие распласталось в тяжелой прокуренной дымке.
В кабинете находились двое мужчин: один у окна – в белой рубашке, второй, встав над столом, пытался разогнать руками табачный дым, который плотной завесой обволакивал кабинет.
– Проходите! – второй же указал мне на стул, стоящий внутри п-образного стола, накрытого красным сукном. – Семен, приоткрой окно!
По голосистому звучному отработанному баритону я поняла, что передо мной начальник цеха.
На голове начальника цеха были мелкие взъерошенные кудри с проседью. Толстые затемненные линзы. Трехдневная щетина придавала объем подбородку. Немного шеи и снова кудри, прикрытые рубашкой с коротким рукавом. Такой истинный персонаж из восьмидесятых хозяйским жестом вновь указал мне на стул.
– Да присядьте же вы! Что стоять-то?
Он убрал со стола пепельницу, а я присела на краешек стула.
– Вы – дозировщицей?
– Да!
– Я – Владимир Петрович! Начальник этого цеха! А вы зачем сюда-то пришли-то?
– Как зачем? На работу устраиваться. Как все. Вот мое заявление, – Я положила написанное только что заявление на стол.
– Где работала?
– В магазине.
Сложенные ладошки рук Владимир Петрович поднес к лицу.
– Ну и работала бы дальше в магазине. Что сюда-то пришла?
– На работу пришла. Ра-работать. Владимир Петрович, – опешив, я недоуменно вылупила на него глаза. – У вас есть вакансия. Я комиссию уже прошла утром. К чему эти ваши вопросы? Вам же звонила сотрудница?
Начальник цеха хлопнул ладонью по столу – я не шевельнулась даже. Мое растущее возмущение сковало все инстинкты.
– А к тому вопросы, что мне работники нужны, а не фифы наряженные, блядь! Ты хоть понимаешь, что это производство, блядь?! Что это в первую очередь тяжелый физический труд? А вы приходите на три дня и все… сдулись нахер! И снова заново! С посменным графиком ознакомлена? В цех заходила?
– Нет, – я закусила губу.
– Вот и не заходи. Иди отсюда, говорю! В магазин иди!
Я посмотрела на Семена, стоявшего у окна. Он смотрел на портрет президента, висевший за спиной Владимира Петровича, и старался казаться глухим и немым в эту минуту.
– Мое заявление, – Твердой рукой я подвинула свое заявление начальнику цеха и встала со стула. – Вы не подписали мое заявление. Подпишете?
– Тьфу, бля!? Настырная какая! – Владимир Петрович сплюнул в сторону. – Давай! Вниз, к Свете зайди!
Бегом спускаясь с крыльца, я споткнулась и, упав, больно ударилась коленкой.
