Агония земного сплава - страница 20



Я продолжала курить в окно.

***

– Пап, я уехать хочу из этой деревни.

Мы сидели на диване, который стоял на веранде нового отцовского пристанища. Он приобрел новую семью – не смог жить с больной матерью. И здесь-то не особо жил. Он все чаще и больше прикладывался к стопке.

– Куда? Учиться? – Отца знобило. Он явно хотел опохмелиться.

– Да. Учиться. Что бухаешь-то, пап? На кого похож-то уже? Видел себя в зеркало? – Я с сожалением смотрела на него. Он осунулся, сгорбился и постарел.

– А бабушка что говорит? – Он кое-как смог поджечь сигарету. Похмельный синдром вытряхивал из него все силы.

– Конечно, соглашается! – мы, не договариваясь с отцом, одинаково кривобоко ухмыльнулись. – Она ведь очень боится, что я стану такой, как ты.

– А какой я?

– Да никакой! Вечно пьянствующий поглотитель книжной пыли – так она тебя называет.

Отец отвернулся.

– А сама-то кем хочешь стать?

– Не знаю, пап! Человеком! – я улыбнулась. – Человек! Это ведь гордо? Что пьянствуешь-то? Два месяца гулял? Сердце-то откажет, пап!

– Да скорей бы уже. Надоело все. Сердце особенно надоело!

– Надоело? – Я попыталась схватить за руку, но он резко отмахнулся от меня. – Тебе жить надоело, что ли?

– Надя! Человек никогда не насытиться жизнью, если он живет. А я-то жил что ли? Так себе.. Все пытался!

– А я? Я тоже попытка? – Голос дрогнул; глаза наполнились обидой.

– Ты? – отец виновато посмотрел на меня и попытался смахнуть мою слезу. У него не получилось. У него тряслись руки. – Ты – единственное верное решение в моей жизни. И уходи уже! Уезжай! Мне выпить нужно.

– Пап, ты умрешь?

– Да.

Я ушла. Через два месяца отца не стало в моей жизни. Он умер пьяный, так и не придя в трезвое сознание.

***

Моя Вера намеревалась открыть окно.

– Ты куда? – Я вопросительно на нее смотрела.

– Я ухожу! Вернусь, как будешь готова.

Она распахнула окно, взяла ридикюль, развернулась и выпрыгнула в желтеющий мусорный бак.

– К чему?

Я нервно выкинула закончившуюся пачку сигарет в окно и закрыла его.

***

Для полного трудоустройства на завод мне оставалось только подписать обходной лист в «Гастрономе» и забрать свою трудовую книжку. В главном офисе кроме взгляда поверх очков и моей трудовой книжки со скудной записью – уволена по собственному желанию – меня ничем больше не сопроводили в дорогу. Когда я зашла в маленький магазин со служебного входа, Елена Николаевна как раз доедала бублик. Чувством сытости светилось ее лицо. Но, увидев меня в проходе, она захотела сымпровизировать: сделать свое лицо серьезным, наполненным досадой и упреком.

– Могла бы и пораньше предупредить, чтобы мы сумели нового продавца подыскать!

Хороших импровизаторов на свете мало.

– Так ищите, Елена Николаевна. В России много безработных. Повесьте объявление на дверь, пустите рабочую строку в телегазете! Ищите, да найдете!

– Постараемся, Надежда. Заглядывай иногда! – Елена Николаевна не оценила моего замечания.

– Конечно же! Загляну!

***

– Надя, шапку возьми обязательно! Женщине нельзя морозить голову, – Андрей пил чай со сдобным кренделем на диване, играл в «Мортал Комбат» и, как мог, пытался приободрить меня перед дорогой на «Кузницу Металлов».

– Андрей, морочить нельзя женщине голову. Морочить, а не морозить, – Я сидела в кресле и сосредоточенно подкрашивала ресницы. Но почему-то именно этим вечером мне с ними не везло. Они никак не хотели стать интригующим обрамлением голубизны моих глаз, а наоборот, торчали как раскиданные бревна в наспех собранной поленнице. – Шапку? Светлана Викторовна сказала, что платка будет достаточно.