– В пекло любовь! – проворчал Блейк, делая последний виток.
Подобные песни всегда раздражали. Будь его воля, он бы дал каждому местному менестрелю и заморскому трубадуру кузнечный молот и заставил попотеть у наковальни от алой зари до багрового заката, а потом бы глянул, как они перебирают струны кровавыми мозолями и поют дрожащими голосами о любви лордов из высоких замков.
Любить надо молча, без вздохов. Вот он, деревенский кузнец, привык выражать чувства к жене и дочери лишь молчаливой заботой о них. И никаких реверансов.
***
Сельма с жалостью смотрела на шестилетнюю дочь. Та месила тесто и даже не пыталась скрыть, насколько ей противно это занятие. Дочь вообще не была расположена к ведению домашнего хозяйства: готовка, шитье, обработка льна и стирка – все это встречалось с одинаково кислым выражением хорошенького лица, тоскливым взглядом и надутыми губами.
– Муки подсыпь – прилипает.
Аластриона со вздохом зачерпнула пригоршню серой муки.
– Куда так много?!
Пальцы разжались, пропуская струйки.
– Столько? – буркнула дочь.
– Столько, – со вздохом подтвердила мать.
И снова надутые губы, снова неумело мнущие тесто руки и осыпающаяся на пол мука.
– Мужу своему так же готовить будешь? – поинтересовалась мать.
Аластриона почесала нос тыльной стороной ладони.
– Пусть он мне готовит.
Сельма улыбнулась.
– А шить?
– Тоже он.
– А стирать?
– Тем более он!
– А чем же ты будешь заниматься?! – с насмешкой спросила мать.
Черные глаза в задумчивости устремились в потолок, затем последовал невозмутимый ответ:
– Я буду рыцарем!
Улыбку матери как рукой сняло.
– Где это видано, чтобы женщина была рыцарем? Кто тебе позволит надеть мужское платье и латы?
Аластриона пожала плечами.
– А кто мне запретит?
Сельма зашептала в ужасе:
– Одумайся, дочь! Ты идешь против своего естества! Рожать и вести хозяйство – вот твой удел! Так было всегда!
Аластриона уперлась кулачками в тесто и пристально взглянула на мать.
– Скажи это Томирис.
– Кто это?
– Была такая царица степных кочевников в Азии. Грасс рассказывал.
– Ты опять бегала к мельнице? – неодобрительно проворчала мать.
Девочка кивнула и продолжила:
– Томирис в пять лет умела ездить верхом, а когда ей было шесть, как мне сейчас, она уже искусно владела мечом и стреляла из лука. А когда выросла, то победила персидского царя Кира, который хотел подчинить вольные степные племена.
– Но здесь не Азия! – тихо возразила мать и беспомощно развела руками.
От удара маленького кулака по столу поднялось облачко мучной пыли. Сельма вздрогнула.
– Какая разница?! Здесь тоже есть враги!
– Какие враги?!
– Рыцари сира Стефана, например, – не раздумывая, ответила девочка.
Сельма испуганно втянула голову в плечи и оглянулась по сторонам, будто в доме мог находиться кто-то еще.
– Замолчи, негодная девчонка! Хочешь, чтобы тебе укоротили твой длинный язык?! Или отрубили голову?!
– Кстати, насчет голов. Томирис взяла голову царя Кира и сказала…
Тут Аластриона подхватила капусту, предназначенную стать начинкой для пирога, покрутила ее перед глазами и торжественно продолжила:
– Ты хотел крови, Царь царей?! Так умойся ею сполна!
Светло-зеленый кочан полетел в ведро, одновременно с плеском воды раздался звук падающего тела. Аластриона взяла полотенце и, пропитав его водой из кувшина, приложила ко лбу пребывающей в обмороке матери. Сельма стащила полотенце и жалобно простонала:
– Уйди! Видеть тебя не могу!
