Александр Кравцов. Жизнь театрального патриарха - страница 19



Позже их посетил доктор Лебедев, и мама растерялась:

– Николай Васильевич, вы?! Право, даже не знаю, что сказать… На вас – детская больница, а вы… к нам, словно участковый врач…

– За что же вы меня так?! – засмеялся Лебедев. – А вот Алёша считает иначе. Посмотрите, как он улыбается… Здравствуй, старый дружище!

За всю блокадную зиму это была первая улыбка Алёши. Николай Васильевич был до войны главным врачом детской поликлиники Смольнинского района. Ему улыбались все дети и родители.

Алёша оказался частым его пациентом: то свинка, то краснуха, то целый хвост заболеваний – от скарлатины до её осложнений, воспалений почек и лимфатических желёз. Николай Васильевич устраивал мальчика в детские санатории в Вырице и в Сиверской. Однажды кто-то сказал, что приезжает повидаться со своими пациентами доктор Лебедев, и все санаторные группы, от десятиклассников до самых маленьких дошколят, отправились встречать его. Появился он неожиданно – на холмистой лесной дороге. Молча рванулась к нему ребячья толпа, облепила со всех сторон. Счастливцам досталось нести его плащ, шляпу и портфель.

Как не улыбнуться такому человеку, который пришёл к тебе из лучших дней?

– Алёша у нас – личность героическая, – приговаривал Николай Васильевич, осматривая его. – Мне рассказывали коллеги из Филатовской больницы, как он хотел поскорее вернуться в строй. Лимфатическая железка с кулачок. Доктор щупает и спрашивает: «Болит?» Алёша подтверждает. «Нехорошо», – говорит доктор. Тогда этот герой шлёпает себя по опухоли и весело смеётся: «А вот и не болит! Не болит!» Но тот попался ещё хитрее. «Ах так? – говорит. – Тогда придётся оперировать»… Но оперировать не стали – отогрели кварцем… Так было, Алёша?

– Так, Николай Васильевич…

– Значит, дух у тебя бойцовский, а это важнее всего… Мы создали отделение при одной клинике – специально для детей… Но сейчас там лежат, в основном, с голодным параличом. А нашего кавалера, да ещё с такой мудрой и энергичной мамой, можно поддерживать и на дому. Мы чудес не творим, но, насколько возможно, будем выделять для Алёши шротовое молоко и жмых. По рукам, дружище? Ничего, мы с тобой ещё пробежимся по лесу в Вырице!

– А вы помните?

– Кого же мне ещё помнить, мальчик?..

Голодный паралич пока не настиг его, хотя ноги-палочки ходили плохо, мышцы сохли и вместе с дряблыми сосудами были видны снаружи. Под глазами повисли мешки. Череп обтянут кожей с провалами на месте щёк. На неподвижном серо-зелёном лице – бесцветные выпученные глаза. От голода ныл язык, потом и он обессилел.

Алёша приладился то лежать на спине, то переворачиваться на один бок, на другой, то полусидеть – ему казалось, что так меньше хочется есть. Он много читал, и это тоже помогало не думать о голоде, спасало от отупения.

Когда становилось совсем невмоготу, он начинал мечтать об отъезде ради спасения от смерти».

Пришла весна 1942 года, Татьяна Константиновна решилась на серьёзный риск: переправиться через Ладожское озеро на Большую землю. Авианалёты и артобстрелы немцев были регулярны. Люди гибли. Но иного выхода не было – иначе голодная смерть.

Ехали поездом по ленинградским пригородам до Ладожского озера. Там несколько теплушек перекатили на рельсы парома и закрепили тормозными башмаками.

Буксирный пароход «Ижорец» потащил их к восточному берегу, выписывая синусоиды по озёрной поверхности, стараясь усложнить фашистам потопить мирное судно.