Александрийский Мусей от Птолемеев до Октавиана Августа - страница 5

., I, 46, 1–49, 6). Заслуга Птолемеев в том, что они сделали сокрытое явным, то есть, спрятанные в египетских храмах сокровища явили всему миру, присовокупив их к приобретённым книгам Аристотеля и множеству других книг, покупаемых и переписываемых на царские деньги. Конечно же, для Липсия величайшим событием в истории Библиотеки стал перевод Библии, занявший достойное место среди библиотечных свитков. Исчисляя их общее количество, Липсий останавливается на самом большом числе, упомянутом авторами: семьсот тысяч. Липсий поддерживает и подкрепляет два сложившихся к тому времени мифа о Библиотеке: во-первых, создателем Библиотеки безоговорочно объявляется Птолемей II Филадельф, во-вторых, вся Библиотека (вся целиком) сгорела в страшном пожаре, учинённом диктатором Юлием Цезарем. И это богатство погибло безвозвратно (O thesaurum, sed in re aeterna non aeternum!). Добавим также, что Липсий отождествляет царскую Библиотеку с библиотеками храма Сераписа, в портиках которого Клеопатра VII якобы обустроила новое собрание книг, приобретённых после пожара, тогда как это были разные Библиотеки.

Проследив затем историю библиотек Писистрата, Аристотеля, Атталидов, наконец – частных и публичных библиотек Рима, Липсий возвращается в Александрию, уделив девятую главу своего труда Мусею, «заодно» (in occasione), как пишет автор.

Предоставленные самим себе библиотеки оказались бы посещаемы лишь случайными людьми, и вряд ли бы там могли быть налажены плодотворные учёные изыскания. Предусмотрев это, Птолемеи учредили при Библиотеке союз мудрых и образованных мужей, обеспечивая их всем необходимым для беспечной жизни, проводимой в писательском труде, в диспутах, в чтении. Число их, по Липсию, было немалым, и расходы на них требовались немалые. Получается, что Мусей сложился при Библиотеке, тогда как, по нашему мнению, больше оснований полагать, что наоборот, Библиотека стала дополнением и завершением длительного процесса формирования Мусея, под которым Липсий, совершенно справедливо, понимает не столько культовое пространство, сколько учёное сообщество, члены которого замещались по мере появления вакансий. Их «немалое» число стало третьим мифом, дожившим, к сожалению, до наших дней: как будет показано нами в соответствующей главе, число постоянных членов Мусея едва ли превышало круг в десять – пятнадцать человек.

Значение липсиевой Синтагмы не только в ценном подборе источников. Не ограничиваясь историческим исследованием, автор предлагает целую программу возрождения библиотек, взывая к мудрости и щедрости князей Священной Римской империи германской нации. Он призывает не жалеть средств на их украшение (специальная глава его труда рассказывает, какое великолепное убранство имели древние библиотеки), и собирать все книги, вне зависимости от высказываемых в них мнений. Это лучший способ для правителей прославить в веках свои имена: «Где вы, князья? Кого из вас обжигает и воспламеняет столь славный огонь подражания?». Таким призывом Липсий заканчивает книгу. Его цензор добавляет от себя, что собранные в ней сведения могут послужить в качестве образца и побуждения к деятельности (ad stimulum conferant et exemplum).

Почин Липсия продолжил другой знаменитый филолог Иоанн Гроновий, профессор и библиотекарь Лейденского университета, издатель и комментатор Тацита, Сенеки, Авла Геллия. Его труд De Museo Alexandrino exertationes academicae, впервые вышедший в 1667 году и предназначенный для узкого круга классиков, обрел широкую известность после того, как его сын Иаков Гроновий опубликовал его в VIII томе огромного свода Thesaurus antiquitatum Graecarum