Алекси и Я - страница 4

Для себя, но не для меня.

Было страшно. Очень страшно.

И обидно.

А потом стыдно за то, что не могла ничего изменить.

– Вы о чём-то задумались, – Иван вернул меня к реальности. – Это что-то, что причиняет вам боль.

– Откуда вы знаете?

– Глаза вас выдают. Губы молчат, скрывают правду. А глаза нет. Вы не видите себя со стороны и не знаете, что происходит с вашим лицом, когда вот так многозначительно молчите.

– Ошибаетесь, – спокойно возразила ему. – Мне хорошо это известно. Я часто и подолгу разглядывала себя в зеркало, чтобы понять, как выгляжу со стороны. Мой терапевт… – тут я запнулась, понимая, что выдаю таким образом свою тайну.

– Продолжайте, – попросил Иван. – Я спокойно к этому отношусь. Так что делал ваш терапевт?

– Снимал на видео, а потом показывал мне. Я видела, что происходит с моим телом в стрессовых ситуациях.

– Он нарочно создавал эти ситуации?

– Да. Это провокативный метод работы.

Иван покачал головой.

– Ужасный метод. Так можно окончательно сломать человека. Зачем вы к нему ходили?

Я подумала, прежде чем ответить. Действительно, я всегда испытывала дискомфорт на этих сеансах. Но терапевт настаивал, что именно так и должно быть. И что через сопротивление мы придём к тому, что нам необходимо. Я выдержала около восьми занятий. Потом попросила Гену отказаться от этой затеи. Он согласился и передал меня другому специалисту.

– Зачем, вы спрашиваете? – повторила я. – Меня отправил туда мой муж.

– Вы давно страдаете алекситимией?

Этот вопрос ввёл меня в ступор.

– Как вы догадались?

Иван скрестил пальцы, положив руки на стол, отодвинул чашку с кофе и стал рассказывать.

– Дело в том, что я сам через это прошёл. Несколько лет назад у меня было то же самое расстройство. Прогнозы врачей были неутешительны. А психотерапевты даже не брались за этот случай. Он был мало изучен, а методы его весьма поверхностны. Собственно, и сейчас наука далеко не продвинулась. Но мне удалось если не полностью исцелиться, то хотя бы справиться с основными симптомами.

– Разве это возможно?

– А вы настолько не верите в себя?

Вопрос не в лоб, а в глаз. Иван попал в самую точку. Впрочем, я уже поняла, что он был очень проницательным человеком.

– Я не знаю, как верить, – призналась ему, – если не верят другие.

– Вам ведь важно, чтобы это был конкретный человек? Знаете, Алина, когда люди говорят, что они никому не нужны, что их никто не любит, это означает всегда одно: они нуждаются в любви и принятии одного-единственного человека. И эту неудовлетворённую потребность они проносят через всех людей, встречающихся в их жизни. До тех пор пока на ком-то одном их сценарий не сломается.

– Так было и с вами?

– Ну, почти. В детстве я столкнулся с отвержением. Отец ушёл от матери, когда она была беременна. Ещё очень молодая, юная. Естественно, воспитывать ребёнка одна она не хотела. Собиралась после рождения сдать меня в детский дом. Но что-то помешало. Наверное, совесть. Она оставила меня. А полюбить не смогла. Часто бросала дома одного. Я ждал её. Я был маленьким, много плакал. А её это злило. И каждый раз она вспоминала об отце. О том, каким плохим он оказался. Для маленького мальчика это большая трагедия. Вы знали, что дети любую боль родителей чувствуют как свою? И за всё, что происходит в их жизни, берут вину на себя?