– Плохи дела, – лицо отца помрачнело, а между бровями образовалась складка, – если такие слухи о нас ходят. Придут – все разворошат, а золота не найдут. Значит, во всем нас обвинят, дескать, мы своё богатство от честных людей скрываем.
– Что же делать? – этот вопрос безмолвно витал в воздухе, и никому не требовалось его озвучить.
Во время этого разговора я сидел молча, ибо сказать мне было попросту нечего. Мысли мои занимали проклятая река и странный человек, образ которого частенько преследовал меня во снах. Я больше не рассказывал об этом, считая, что раз уж мне никто не поверил, то пытаться больше не стоит. Иногда ночами я просыпался и долго лежал неподвижно, ловя каждый шорох в ночи. Мне мерещился его бледный силуэт за окном. Казалось, что он все это время находился где-то поблизости, дыша мне в затылок, скрываясь в тени всякий раз, когда я был близок к тому, чтобы его заметить. Я разрывался между двумя крайностями. С одной стороны, пытался вникнуть в житейские проблемы, понимая, что существует угроза более реальная, чем призрачный образ того, кто издевался над моим детским сознанием. Но я не мог не думать о нем, ибо, несмотря на страх, я безумно хотел узнать о нем больше. Нездоровое любопытство вызывало во мне странные желания. Я хотел узнать его имя, спросить о том, кто он, откуда пришел и что за странное волшебство в один миг превратило нашу реку в обитель смерти. Но ответы я получил намного позднее.
Неизвестно как сложилась бы моя судьба и судьбы моих родных и какое решение принял бы отец касаемо нашего будущего в тот вечер. Может быть, мы бы уехали в Новгород, к родственникам матери, или же остались в деревне. Но этот разговор состоялся слишком поздно, ибо сугробы во дворе уже скрипели под кожей черных сапогов уполномоченных. И пёс глухо лаял, высунув замерзший нос из будки, предвещая стон деревянных ступеней на резном крыльце, за которым следовал ударный набат, звучавший для каждого кулака подобно реквиему.
– Бам! Бам! Бам! Адаменко, немедленно откройте!
2 января 1991 года. Ленинград
В моей жизни было немало дерьмовых ночей, скажу откровенно. И в своих дневниках я планирую подробно описать каждую из них. Вот же она – первая!
Их было трое. Все в нелепых фуражках и при оружии. Одного из них я знал, это был Тёма из Новой Деревни, давний приятель Женьки. Вместе они ходили на рыбалку с малых лет, учились в одном классе сельской школы и работали тоже вместе. Правда, Тёме повезло значительно меньше, чем моему брату, поскольку судьба не наградила его зажиточным отцом с обширным хозяйством в придачу. Друг Женьки был сыном самогонщика, который относился к низшему классу деревенской иерархии.
Зависть сделала Тёму честолюбивым и охочим до так называемой справедливости. И справедливость эта, по мнению подобных ему, выражалась в стремлении уничтожить наделенных благами. Таких, как он, власть использовала в качестве исполнителей своей воли. А они с радостью играли роль бесплатных палачей.
– Ну-с, – Тёмка снял запотевшие круглые очки и попытался протереть их рукавом тулупа, – нальёшь нам чай или сразу чего покрепче, Матвей Степаныч? Видишь ли, дубак на дворе, а мы с товарищами без лошадей неблизкий путь проделали. Надо бы уважить гостей.
– Гостей, что на ночь глядя без приглашения домой врываются? – процедил отец, тяжелым взглядом скользя по лицам вошедших. – Говорите сразу и по делу или проваливайте к чертям собачьим!
