Амлет, сын Улава - страница 24

У нас был один такой: он был берсерк, дурак и вор, часто бился в падучей и не был пригоден ни к одному мирному делу. В бою же он оказался и вовсе никудышен: моя мать, Гундур Тюрсдоттир, одолела его в судебном поединке, первым же ударом секиры снеся с покатых плеч пустую башку.

Ярость не шла. Голова оставалась холодной и как бы не одной: первая моя часть старательно считала дикарей и их плоты, вторая – ловко сбивала с бортов подобравшихся слишком близко врагов.

Да, между счетом приходилось работать копьем: колоть лезущих на высокие борта оказалось куда как сподручно. Острие легко пробивало очередную худую грудь, не прикрытую не то, чтобы броней, но даже и холстом, рыболюд еще сильнее выпучивал и без того похожие на плошки глаза, и с криком падал обратно с борта. Там он скрывался под водой, чтобы утонуть и больше не показаться вживую: даже самый ловкий пловец, имея сквозную рану в груди, нипочем не выплывет.

Дикари почти кончились. Оставался последний плот, самый большой и имеющий на себе даже что-то вроде надстройки: в той, конечно, укрывался от наших метких стрел рыболюдский шаман. Еще на плоту столпились оставшиеся находники, частью даже в каких-то доспехах. Им самим предстояло стать добычей воронов Высокого, но готовились они к этому бестолково и как-то вразнобой.

Стрелы, которые мы принялись метать в последний плот, до дикарей не долетали, их останавливало в последний момент мокрое шаманское колдовство.

Это означало, что последний бой будет рукопашным: ни одна колдовская завеса не удержит одоспешенного викинга, вздумай он пройти ее насквозь!

Однако, случилось иначе.

Сначала подул ветер, сильный и неправильный, направленный будто во все стороны света сразу. Ветер сдул оставшиеся клочья тумана и поднял волну – как я узнал позже, на двух ладьях пришлось рубить якорные канаты.

Среди волн мы не сразу заметили отдельные буруны: один, два, пять. Но, когда заметили…

Из-за моей спины, оттуда, где стояла на якоре малая ладья, над самой водой пронеслась большая стрела, и была она толщиной с три копья. Снаряд канул в воду, и, казалось сначала, что бесполезно, но так только казалось: пятью ударами сердца позже среди волн всплыла туша морского быка.

Вторая стрела прошел мимо очередной цели, а после одно из чудовищ, ловко поднырнув, атаковало опасную ладью со стороны днища: закричали люди, кораблик раскололся пополам и почти сразу же затонул.

– Стреляйте! – закричал кто-то. Верно, это был Фрекьяр Тюрссон, но голоса я его тогда не признал. – Метайте стрелы в буруны! Стрелы, дротики, все, что можно швырнуть! Твари уязвимы только тогда, когда на поверхности!

Всплыл еще один бык: он казался похожим на ежа, так густо его плотную белую шкуру усеяли вонзившиеся стрелы. Бык уже был мертв: на это указывали сразу два дротика, удачно пробившие толстый загривок и застрявшие внутри.

Страшный удар сотряс еще одну ладью, вторую от нашей. Борта и киль ее оказались куда прочнее, чем у той, что несла стреломет, и столкновение выдержали, было, однако, ясно, что уже следующая атака морской твари может стать последней.

– Скальд! – заорал тот же голос. – Скальд, не спи!

Скальд не спал: он, вложивший слишком много гальдура в призыв тумана, теперь не мог ничего сделать с обезумевшими быками. Я видел его хорошо: он сидел недалеко от меня, опершись на борт, и глаза его были пустыми. То был верный признак утомления, при котором не то, что Петь, жить получается не всегда.