Лицо красотки посветлело, как будто она решила первую теорему в своей жизни, и она начала чирикать «хамелеонихам» чего-то. «Хамелеонихи» оживились, отлипли от стен и живенько выскользнули из комнаты.
Я решила закрепить успех, настойчиво тыкая пальцем в "медсестричку", затем изобразила руками крест, покачала головой и состроила печальную мину. После этого я снова ткнула в клыкастую, одарив её самой лучезарной улыбкой. Девушки опять что-то верещали на своем языке. А потом появилось оно. Назвать его мужчиной язык не поворачивался, да и женщиной – тоже. Андрогин во всей красе, с мерной лентой наперевес. За ним, словно свита, плелись девушки с ворохом тканей, рюшами и прочей милой чепухой.
Я немедленно ткнула пальцем в кусок ярко-синего атласа, указала на корсет клыкастой и попыталась объяснить этому Оно, что обтягивающее платье на пухленькой фигуре – это не комильфо, наглядно демонстрируя это на примере простыни. Затем я демонстративно швырнула на пол рюши и бантики, потоптавшись на них для пущей убедительности, что повергло Оно в глубочайшую печаль. Оно что-то прочирикало с "медсестричкой", затем гневно заверещало на клыкастую, после чего вздохнуло и заключило меня в объятия через мерную ленту. Вдоволь наобнимавшись с пахнувшим какими-то травами Оно, я приступила к пункту номер два – добыче пропитания.
Голод терзал нещадно. Я принялась жаловаться клыкастой, с которой мы уже обрели некоторое взаимопонимание. Долго хныкать не стала, что, по всей видимости, вновь повергло мою «медсестричку» в уныние, и она удалилась. Минут через десять мне принесли нечто холодное и странное на вкус. Не скажу, что отвратительное… Скорее, бездушное. Ни сладости, ни соли, лишь легкая кислинка и сухость. А еще было вино, но учуяв запах алкоголя, я от него наотрез отказалась. Зато моя клыкастая подруга, оставшаяся разделить со мной трапезу, налегла на него с удовольствием, совершенно не притрагиваясь к еде. Так мы и обменялись: я ей вино, она мне – пищу… Вторую порцию доедать я не стала. Порции и так были крошечными, а жевать что-то, напоминающее безвкусную вату, было тоскливо.
Меня оставили наконец в покое, я завернулась в одеяло, потому как простыня тоже была на мне, и решила просто прикинуться хот-догом. В комнату еще делали попытки зайти какие-то девушки и что-то, видимо, мне предложить, но я не подавала признаков жизни. После утреннего дебоша никто не хотел со мной связываться. Так, в блаженном одиночестве, я пролежала до вечера, успев вдоволь понежиться в постели, проголодаться до звона в желудке и, самое главное, договориться с собой о ключевых моментах моего пребывания в этом странном месте.
Когда начало смеркаться, в дверь настойчиво постучали. Не дожидаясь ответа, в комнату вплыла делегация во главе с Оно. В руках Оно бережно покоился корсет из той самой синей ткани, а за ним, словно свита, следовала вереница девушек, несущих что-то еще, все того же лазурного оттенка. Корсет пришелся впору, оказался на удивление удобным и не слишком утягивающим, отчего на моих глазах выступили слезы счастья. Мой порыв, видимо, был истолкован неверно, потому что спустя пару минут ко мне пожаловала клыкастая подруга.
Я скорчила самое умильное выражение, на какое только была способна, и она тут же принялась переводить мои гримасы вечерней делегации. Платье было сделано как дополнение корсета и состояло из двух частей, широкая, ниспадающая до пола юбка и коротенькая кофточка, призванная прикрыть плечи и руки. Результат превзошел все ожидания. И как они только умудрились отыскать эти невесомые, голубоватые полупрозрачные тапочки? Предлагали, правда, еще нечто странное, сверкающее, на чудовищной платформе, и розовые башмачки на умопомрачительном каблуке, но я решила, что на сегодня с неудобствами покончено. Да и падать с такой высоты совершенно не хотелось.
