Не решаясь приблизиться к Поярчук, Боря уселся как можно дальше, на протёртое икеевское кресло. Он чувствовал всё возрастающую неловкость и собирался с силами, чтобы попрощаться.
– Santé – за ваше здоровье! – благодушно произнёс Анри, который, казалось, был бесконечно рад поболтать с двумя русскими сразу. – Ну, что нового, чувак? Дали стипендию?
– Если бы! Кормят завтраками. Околею тут, пока ждать буду. Вообще думаю убираться к чёртовой матери, зачем мне эти мучения?
Боря, истощивший все свои ресурсы, действительно подумывал сматывать удочки: на что ему жить в Париже, где один поход в магазин обходится минимум в двадцать евро?
– Да брось, всё наладится! Обещали – значит, дадут! – не терял оптимизма Анри. – Кстати, слышал про концерт Рено в «Олимпии»? Цены очень высокие, а то я бы купил билет.
– Что за «Рено»? – вмешалась Нина.
– Певец такой. Левак, нонконформист, бунтарь. На арго поёт.
– Блин, я думала, вы о машине… – разочарованно протянула Поярчук.
– Сама ты «машина», – обиделся Анри. – Классный чувак этот Рено, у него офигительные песни. Он мне всегда нравился, да, но – как это сказать – уже устаревалый.
– Устаревший! – поправила Нина.
– Ну да. Ты не стесняйся, наливай себе вина!
– Вот ещё! – фыркнула она. – А сам мне не нальёшь?
Анри, усмехнувшись, налил ей полный бокал, не сводя глаз с красного декольте.
– Вы, русские, живёте… как сказать… в традиционном обществе. У нас же женщины сами всё делают – и вино себе наливают, и пальто надевают. Я балдел от этих штук в Москве, когда бывал на стажировке. Это сексизмом называется, знаешь, крошка!
– Нашёл себе крошку! Лучше ужин приготовь, сексист, – отрезала Поярчук. – Борька, так тебя правда кинули со стипухой в Ля Гранд-Эколь, да?
– Типа того.
– Да уж… Хорошо, что мне не надо никакие стипендии просить – слава богу, родители нормальные! Тебя же этот де Кортуан, директор Ля Гранд-Эколь, сам пригласил и стипендию обещал – разве нет? Ты, кстати, с ним встречался? Говорят, обалденно крутой чувак: в джинсах ходит, со студентами тусит, травку курит. Даже Ширак его принимает как родного. Хотя, вообще-то, он голубой. Вернее бисексуал.
– Кто, Ширак? – не понял Боря.
– Какой Ширак – де Кортуан! Так говорят, по крайней мере, – заявила Поярчук с видом полной осведомлённости. – Я о нём читала в Интернете: он ещё в Школе администрации36 был одним из первых, поэтому все смотрели сквозь пальцы на его фокусы – он ведь немного того, ненормальный, что ли… Студенты называют его Джонни – знаешь? Как Джонни Халлидея, рокера этого старого. Очень продвинутый мужик!
Вернувшись из кухни с большой миской спагетти, Анри прервал её болтовню, и все трое принялись за макароны, показавшиеся Боре неожиданно вкусными: умеют же эти французы из ничего сделать конфетку!
– Спагетти «Карбонара», фирменные, – с гордостью объявил Анри, энергично поглощая свою порцию. – А кто ещё из ваших во Франции?
– С курса – никто. Хотя нет, Настя Белкина! Она в Лионе, правда, бедняжка – не прокатило в Париж! – не без удовольствия заметила Нина. – Настя-то рассчитывала приехать к своему парижскому приятелю, у них же в прошлый раз закрутилось – тогда, на стажировке. Борь, помнишь этого Жан-Ива? Очкарика такого?
Боря слегка покраснел: ещё бы, он помнил, как на прошлогодней стажировке Настя неожиданно ушла с одной из вечеринок с маловразумительным худым субъектом в очках и после этого практически не появлялась на занятиях…
