Меньше чем через пять минут с обедом было покончено. От скоростного питания заболел живот, подступал рвотный рефлекс, но Женя, вновь благодарно кивнув женщинам, выскочил из столовой и тут же заприметил дверь в мужской туалет. Посетив его, он вернулся к дивану с оставленными на нем вещами, подхватил их и прошел к дежурной медсестре.
– Извините, мне нужно к Валерию Сезонову. Он русский офицер, ранен. Я его сын. Там моя мама должна быть с главврачом, они к нему вроде пошли, – запинаясь, объяснил юноша.
Медсестра, грузная женщина средних лет с большим носом и полными губами, молча кивнула и указала ему за спину, обращая внимание на гардероб, где нужно оставить все вещи и получить бахилы, шапочку и халат. Женя свалил сумки на пол гардероба возле увиденных чемоданов, схватил протянутый ему халат, сгреб в охапку шапочку и бахилы и вернулся к дежурной. Та объяснила, как пройти в реанимационную палату. Женя побежал на третий этаж, едва не соскользнув со ступенек, на ходу надевая бахилы.
На третьем этаже было спокойно. Медперсонал передвигался будто на цыпочках, не создавая лишних шорохов, и молчал, разговаривая лишь по необходимости. Только шелестели одежды, поскрипывали двери в палаты, доносились редкие перешептывания врачей и медсестер. Женя застыл, глубоко дыша через нос, не зная, в какой палате, за какой дверью находятся его родители. Но он ощущал каждой клеточкой кожи – отец где-то здесь, будто на расстоянии вытянутой руки.
Он уже хотел было подойти к приближавшейся к нему медсестре, как дверь в дальнюю левую палату открылась, и в коридор медленно и почти бесшумно вышел Бежан, который тут же заметил Женю и махнул ему рукой, приглашая подойти.
– Ты поел? – получив от юноши быстрый удовлетворительный кивок, главврач серьезно сказал: – Пускаю ровно на четыре минуты. Затем я вернусь за тобой и твоей мамой. Не тревожь его. Он спит. Ему несколько часов назад провели операцию.
Сердце Жени ухнуло. Бежан молча открыл дверь перед ним шире и пропустил в палату. Юноша бесшумно вошел, оставшись стоять при входе, и услышал, как главврач за его спиной практически бесшумно прикрыл дверь.
В небольшой по размерам палате, освещаемой лишь дневным светом из окна сквозь прикрытые шторы, у дальней стены стояла кровать. На ней лежал отец. Рядом, на стуле, сидела мать. Женя замер у дверей и во все глаза смотрел на родителей. На какой-то миг он пожалел, что рвался увидеть отца. Мама даже не повернулась, не воспротивилась, что он увидел отца изувеченным, что могло ужаснуть его. Сердце в груди то до боли сжималось в атомы, то с силой бухало где-то глубоко внутри.
На отца было больно и страшно смотреть. Половина лица и часть волос на правой стороне опалены, кожа сошла и места ожогов горели потемневшей дермой. Шея и руки, грудь и плечи, покрытые кровоподтеками, изранены: большие и мелкие порезы не кровоточили, но ярко выделялись на фоне посеревшей кожи. Под впалыми глазами залегли глубокие тени, неподвижные веки пересекали паутинки кровеносных сосудов. Было совсем незаметно, поднималась ли его грудь, дышал ли он, но Евгений, как и его мать, чувствовал и знал: он – жив. На лице аккуратно закреплена ингаляционная маска с подведенными к ней трубками. К одной руке протянута катетерная трубка, палец сжимает пульсоксиметр, плечо стянуто манжетой. В углу негромко пищит прикроватный монитор гемодинамики.
