Попросив майоров некоторых округов доложить об обстановке, он внимательно их выслушивает, медленно покачивая головой, словно учитель, принимающий экзамен.
На востоке повстанцы доставляли проблем не только военным шестнадцатого округа, но и собственному, пятнадцатому, округу. Военные и повстанцы продолжали конфликтовать, хоть сам округ перестал подчиняться приказам столицы.
Подполковники двадцатого и двадцать первого округов, фанатично комментировали доклады всех майоров, будто сами выезжали за пределы лагеря.
Наконец, споры стали утихать. Алфорд поднимает ладонь, и все замолкают.
– Я вижу, что вам всем не безразлична судьба нашего государства, – Ант, оперевшись локтями на столешницу, слегка повёл ладонями, небрежно указав на присутствующих.
– В столь нелегкое время, мне особенно радостно от того, как вы все активно принимаете участие в том, чтобы восторжествовала справедливость.
Он приподнял подбородок и, раскинув руки на столе, продолжал:
– Наше государство погрязло в войнах, но не во внешних, как любят говорить на телевидении, а во внутренних войнах, о которых не говорят вслух, а лишь шепотом, прикрывая руки.
Подполковники и некоторые майоры слегка кивали в подтверждение его слов.
– На этих землях, наши предшественники безуспешно пытались создать великое государство. Они ступили на путь войн, прикрываясь миром, и не вынесли уроков из истории нашего государства. Строя на руинах новое, они вновь совершали старые ошибки. Развязывали гражданские войны, и ссылались на угрозы извне, когда сами являлись этой угрозой. Совершенно забыв об обещаниях данных своему народу.
Речь Алфорда, поначалу тихая и размеренная, теперь принимала эмоциональную окраску и офицеры, затаив дыхание, ловили каждое его слово.
Сделав паузу, он обвёл взглядом рядом сидящих, и продолжил:
– Анталион, появился как белый символ надежды и мира. Как стремление к прекращению кровопролитий и насилия, как торжество справедливости для всех. Но в итоге Анталион превратился в символ тирании и социального неравенства.
Со всех сторон послышались голоса, поддерживающие страстную речь Алфорда. Чем ближе к Алфорду находились офицеры, тем усиленней они кивали головами. А я лишь подумала о том, как же эта речь абстрактна и пуста. Все эти слова были красивы, и производили нужно впечатление на присутствующих. Интонация и голос архитектора заставляли чувствовать себя причастным, вызывали волнение и сопереживание, но Алфорд не говорил о том, как будет выглядеть политика нового государства. Он ни слова не сказал о том, каким он видит будущее нашей страны, и как он будет исправлять «социальное неравенство», которое въелось в наше государство, словно ржавчина. Он не заговаривал о том, какими будут отношения с другими государствами, и что будет с округами, которые прежде были независимыми странами и по сей день сопротивлялись столице. О том, что с нашим государством будет после восстания, не обсуждалось за этим столом. Может быть, он посветил в свои планы подполковников, но почему у остальных не было к нему вопросов?
– Думаю сейчас, как никогда, важно уделить особое внимание для подготовки, – Алфорд огляделся по сторонам, – подполковники, теперь ваша очередь.
Он повёл ладонью, небрежно, по тем, кто сидел за столом. Все его движения были легкими и плавными, а голос мягким. Речь архитектора сильно разнилась с тем, что было привычно слышать моим ушам. Но произношение других меня поражало куда больше. Мы все были будто из разных государств.
