Джози смеялась, кивая словам Мэдисон.
– Теперь настроил где-нибудь бункеров, и уезжает туда на ночь, со своими прихвостнями. – У Мэд заплетался язык. – Под зданием ангар с техникой, он сразу же, после собраний, уезжает по тоннелям куда-то.
– Рано утром всегда возвращается, – Джози ткнула наотмашь рукой со стаканом в темноту, – свет всегда включается. Типа делает вид, что он тут ночевал.
– Лицемеры, – Мэд шатало, хотя она продолжала сидеть на диване.
– Один другого пытается подсидеть, так и ждут момента, чтобы власти себе урвать. На всё готовы, ничем не гнушаются, только бы наверх попасть любыми способами.
Вокруг костра стало свободнее. Кто-то уходил спать, кто-то, найдя себе пару, исчезал в зарослях яблоневого сада, кого-то уводили, если человек уже не мог идти.
– Я сейчас, – Мэдисон с трудом встала, и нетвёрдым шагом направилась, куда-то в темноту.
Треск веток и глухой удар возвестил о том, что Мэд не смогла устоять на ногах. Мэдисон стало тошнить, и Джози поспешила к ней. Она уводит своего капитана, и вновь, теперь уже вдалеке, слышится хруст веток.
Когда звуки стихают, я замечаю, что неподалёку осталось несколько парочек, что не стеснялись друг друга, и не замечали меня.
Вжавшись в пыльную и жёсткую спинку дивана, я жалею, что так поспешно убежала и не захватила куртку, или хотя бы рубашку. Коммуникатор показывал уже три часа, и меня сильно клонило в сон, но я упрямо не хотела возвращаться.
Все парочки куда-то исчезают, и я подбрасываю заготовленные дрова, видимо из этих же яблонь, что росли вокруг. Устроившись как можно удобнее, я наблюдаю за пламенем, чьи языки вспыхнули и устремились вверх, а после, становясь всё меньше, иногда выглядывали из ржавого очага.
В доме зажегся свет, на время, приковав моё внимание к окну. Светловолосая девушка, в голубом мундире страстно целовалась с мужчиной. Она кажется мне знакомой, и мой уставший разум не хочет вспоминать, где я её видела. Силуэты в окне скрываются из вида, и на окно вскоре падают тяжёлые шторы, пряча свет.
Глаза закрывались, а голова падала на грудь и я начала дремать, когда шум от разговора и треск веток, меня разбудили, заставив встрепенуться.
– Смотри, здесь никого нет, – из зарослей напротив, показался лейтенант в тёмно-синей форме четвёртого округа, – останемся?
Он спрашивал кого-то за своей спиной, протягивая руку куда-то в темноту.
Когда второй человек выходит из зарослей, я понимаю, что это Лука.
– Тебе лучше вернуться, я останусь здесь, – бросил он, лейтенанту из четвёртого.
Тот поспешил немедленно уйти, заметив меня. Мы остались с Лукой наедине. Он стоял по другую сторону от костра, и не двигался с места. Я не нарушала тишину, что вновь воцарилась, как только стихли в отдалении шаги лейтенанта. Лука словно боролся с чем-то. Он смотрел в сторону, словно сам желал уйти из этого места, но так и не решался.
Подойдя, всё же, к дивану на котором я сидела, он садится на противоположной стороне.
– Осуждаешь меня? – вдруг спрашивает он.
– За то, что ничего не сказал про военный переворот? Я злилась на это, но теперь понимаю, что сама во всём виновата. Не заметить такого…
Он молчал. Я тоже больше не заговаривала с ним.
Лука подаётся вперёд, ближе к угасающему огню, задумчиво всматриваясь в пламя, сжимая одну ладонь другою, словно желал сломать себе пальцы.
– Не делай вид, что не поняла, о чём именно я тебя спрашиваю, – голос зазвучал холодно.
