– Моро вообще был не самым обычным человеком, – отвечает Оттавио. – Вам было бы о чем поговорить. Хотя в другом смысле ты был бы, – он лукаво щурит глаза, – не в его вкусе. Он любил смуглых и черноволосых юношей.
– Таких, как Бенвенуто, – улыбаюсь я, вспоминая рассказ учителя.
– И не только, – загадочно усмехается Оттавио.
– А! – понимаю я и вскидываю брови в веселом удивлении. – В том месте, до которого я дочитал, об этом не было ни слова.
– И тем не менее, – улыбаясь, пожимает плечами Карбони, – Моро, как многие артистические личности, был непостоянным. Десять лет рядом с таким человеком – это целая жизнь. Вообще-то из-за этого мы и поссорились с Бенвенуто. Из-за того, что он обо всем узнал последним, хотя мы были лучшими друзьями. Ему было обидно, а я не мог объяснить, что есть вещи, о которых не рассказывают так легко, даже друзьям. Тем более друзьям.
– Знаю, – я думаю о том, что скрыл от Сандро свою антимагическую сущность.
– Все люди разные, – примирительно замечает Оттавио. – Есть те, кто, напротив, старается обо всем рассказать. Бенвенуто и рассказал, когда мы виделись позавчера, – он покачивает опущенной головой, и на его лицо находит тень, а я вместо вкуса вина ощущаю на языке горечь. – Ты молодец, – он вскидывает взгляд и, перегнувшись через стол, одобрительно похлопывает меня по колену, – не каждый сын так заботится об отце. Между тем, мы говорили о Моро, – спохватывается он. – Ты прав на его счет. Изначальный родник для него был не просто мифом. Он показал мне путь.
– Путь куда? – с недоумением уточняю я, ибо мой собеседник замолкает, делая ударение на последнем слове.
– Путь в жизни, – отвечает Оттавио. – Многие вещи на этой планете, уже потерявшие в наших глазах свое первоначальное значение и воспринимаемые как символы и художественные образы, на самом деле реальны. Как реально и их влияние на нашу жизнь. Моро рассказал мне об этом.
«От этого зависит судьба нашего мира», – вспоминаю я слова Реджино Тоски, сказанные во время нашего разговора в таверне «Солнечный лев».
– Но в моих записях ты об этом не прочтешь, – добавляет маэстро Карбони. – Поэтому я решил сам поговорить с тобой, Давиде. Изначальный родник существует. Место, способное разрушить миропорядок на нашей планете, настоящее. И его поиски не приведут к добру, кто бы ими ни занимался.
– Необязательно, – возражаю я, но Оттавио жестом останавливает мои дальнейшие слова.
– Моро и этому меня научил, – говорит он с необычной для него жесткостью. – Он, Карло и Аврелий доказали это. Смерть Аврелия на многое открыла глаза двум оставшимся в живых его единомышленникам.
– Аврелий умер из-за поисков Родника? – вскрикиваю я изумленным шепотом. – Он был в годах, говорили, что старость взяла свое.
– Даже если Уника знала об истинной причине, ее бы никогда не назвали вслух, – возражает Оттавио. – Но, думаю, триединая церковь не знала и не знает по сию пору, что Аврелий был одним из нас. Одним из Хранителей.
– Хранители, – повторяю я. – Еще одно тайное общество. Что же вы храните?
– Тайну Родника, – словно не замечая иронии в моих словах, отвечает Карбони. – Дорога к нему должна быть скрыта. Поверь, так и есть. Смерть Аврелия убедила нас в этом окончательно. Моро, дон Карло и Иерарх были последними из Хранителей, кто пытался найти место, где находится Родник. Не знаю, что именно произошло, князь и Филиппо не рассказали, но их ждала неудача, в результате которой и умер Аврелий. После этого было решено, что никто и никогда больше не будет повторять их самонадеянной попытки. Мы заплатили за нее не только смертью, но и тем, что потеряли замок.
