И я от скуки познакомилась с местным кадром Ваней – он баранов пас: там степь кругом; ну, я с ним и увязалась пасти: и мне интересно – и ему! Ему тоже семнадцать, тихий, спокойный: про деревню мне, про баранов, про травы рассказывает… И тут узнаю от него, что на пастьбе, оказывается, платят куда больше, чем на зерне: можно заработать! И мне стукнуло в голову: а почему бы и мне не взяться пасти? Уроки у Вани уже взяла; охота самой попробовать. Знакомлюсь я тогда с зоотехником – от него это зависело – и начинаю терроризировать:
– Дайте мне отару!
А он – единственный зоотехник в колхозе, и при этом – главный; Владимир Семенович его звали. Да у них там и агроном, и ветеринар – все главные… Причем этот Владимир Семенович – староватый уже: лет тридцать ему, – но мужик прикольный: меня «Дианой» прозвал – такая богиня охоты у древних римлян была – и «охотницей». Мы с ним уже корешимся; он, как увидит меня, кричит издали:
– Привет, охотница!
А я ему сразу:
– Владимир Семенович, когда вы мне баранов дадите?
– Скоро! – хохочет. – Уже рога у твоих баранов растут!
А я плечами пожимаю: при чем тут рога?
И вот однажды мой Ваня говорит:
– Знаешь что? Завтра мне в военкомат на медкомиссию надо – попаси мою отару, ладно?
– О, конечно! Давай! – с ходу соглашаюсь: сбылась моя мечта!
А у меня подружка в группе есть, Лариска – она, как Пятница все равно, за мной ходит – узнала, что я иду пасти, и решила со мной увязаться. А я репу чешу: одна-то больше заработаю но в первый раз одной страшновато, и… была не была! – зову ее с собой. Взяли утром прутья подлиннее, вывели отару и погнали в степь. И тут только я поняла, что такое пасти: у Вани-то это как-то само получается!
Их не зря баранами зовут – ой, тупая скотина! В отаре их штук триста; хромые да полуживые сзади ковыляют, а здоровые прутся вперед, да в разные стороны… Лариска моя в первый же час устала, плетется еле-еле, а я, высунувши язык, вокруг ношусь – от меня уже пар валит. Ты же знаешь, не очень-то я люблю материться: только если доведут, – но они меня достали…
Правда, к обеду прыти у них поуменьшилось и они нам с Лариской дали, наконец, передохнуть; все хорошо, такое блаженство наступило, такая я счастливая: умею, справилась!
Только отдохнули, подзаправились в обед: у нас хлебушек с молочком был, – смотрим: крытый «уазик» к нам по степи трюхает: пыль до небес – как атомная война! Подъезжает; вылезает из него Владимир Семенович, а за ним – Ваня: уже вернулся с медкомиссии.
– Ну что, девочки? – бодренько так говорит Владимир Семенович. – Поехали теперь ваших баранов пасти – тут Ваня останется!
А я – еще счастливее:
– Ой, правда, что ли?
– Да, да! Садитесь быстрее!
Нас дважды просить не надо, забрались в машину, попилили дальше.
И вот едем десять минут, двадцать, тридцать. Владимир Семенович что-то рассказывает, смешить старается, а я присматриваюсь к дороге: степь кончилась, березовый лес начался. Меня беспокойство берет:
– А где бараны-то, Владимир Семенович?
– Да погоди, – говорит, – будут тебе сейчас бараны!
Едем дальше. Смотрю: поляна в лесу, костер, шашлыки жарятся, и два мужика на бревнах сидят, здоровые, сытые, как бугаи. Одного я узнала: главный агроном, а другой – совсем чужой; видно, районный начальник, – потому что оба наших «главных» перед ним на задних лапках прыгают: «Николай Степаныч!.. Николай Степаныч!..» И оба старые-то-престарые, лет по пятьдесят, не меньше – плешивые, облезлые!
