Мне хотелось как-то приободрить его и намекнуть, чтоб хоть чуточку научился противостоять Катиному диктату: улучила минутку поговорить наедине и первым делом спросила: читает ли он по-прежнему стихи?
– Нет, – помотал он головой, безо всякой, впрочем, грусти и сожаления, а, скорее, равнодушно: – Ты знаешь: семейная жизнь забирает столько времени – на чтение просто не хватает!..
Что мне было делать, как к нему относиться? Я продолжала его любить, но он слегка потускнел для меня и даже чуть-чуть уменьшился в размерах… И было ужасно досадно – как если бы на моих глазах поймали лесного оленя, впрягли в оглобли и заставили тащить телегу… Славный милый Игорь!
В июле у меня начался очередной отпуск, а у Кати – декретный. Поехать куда-то далеко мне не позволяли финансы; друзья пригласили в автомобильную поездку дикими туристами на дальние озера, и я конечно же согласилась. Перед отъездом я навестила мою подопечную и наказала Игорю, чтобы непременно гулял с ней, а ей – чтоб не ленилась ходить. Чтобы она не скучала без нашего с ней трепа, принесла ей кучу книг и журналов и подарила – а достать всё тогда было ой как трудно! – две самые нужные книги: одна – о материнстве, а другая – сборник русского фольклора, а в нем – большой раздел с текстами колыбельных песен, детских потешек, считалок, загадок, прибауток, велела ей выучить раздел наизусть и со спокойной совестью отправилась в путь: кажется, сделала для нее все, что могла.
Турпоездка получилась чудесной: накупалась, загорела, привезла воз впечатлений… А, вернувшись – у меня еще оставалось полно отпускного времени, тотчас помчалась к Кате: рассказать о впечатлениях и порасспросить: «Ну, как ты?..» И мы с ней снова гуляли и болтали – даже на концерт однажды выбрались и на целых два гастрольных спектакля, что привез театр из соседней области, только чтобы Катя не чувствовала себя заброшенной.
А там и лето пробежало. В конце августа вышла я на работу, и чуть ли не на третий день, как вышла, звонит с утра Игорь: Катя вчера родила!
– Да ты что! Кого? – завопила я.
– Дочку. Здоровенная: четыре сто!
– Поздравляю, Игореша! Теперь тебя и рукой не достать: солидный человек, отец семейства! Какие вы молодцы! Как назвали?
– Думаем еще.
– Где она, в каком роддоме?
– В нашем, районном, – он подробно рассказал, как туда ехать.
И после работы я, с букетищем цветов и набив пакет фруктами и соками – благо конец лета, всего навалом, – помчалась навестить роженицу. Нашла тот старенький двухэтажный роддом, передала в приемном покое передачу с записочкой, в коей миллион поздравлений, и мне приходит ответная записка: «Подойди к окну: оно на втором этаже, третье справа по фасаду».
Я метнулась туда. Прибегаю, гляжу наверх, жду; вдруг створки окна с треском – Катин почерк! – распахнулись, и в проеме нарисовалась она сама, необыкновенно светлая на темном фоне проема, побледневшая, в белой больничной рубахе и – с младенчиком, замотанным в беленькую пеленку, которого она бережно держала в руках; улыбается во все лицо и кричит, поворачивая младенца красным сморщенным личиком ко мне:
– Смотри, какое чудо! Кормить принесли! Ты бы видела, как она чавкает, когда сосет – сдохнуть можно от смеха!
– На кого похожа? – кричу ей.
– На меня, конечно, на кого же еще! – пожимает она плечами.
Но вот за ее спиной послышалась женская брань.
– Подожди немного, тут нянечка шумит!
