Антимужчина (сборник) - страница 72

– О чем же вы говорили?

– Да обо всем… Спрашивал, какое у меня образование, где работала, какие планы… Слушай, Тайка, у тебя японская поэзия есть?

– Зачем?

– Прикинь: он японскую поэзию любит – стихи мне читал! Он столько знает!.. Босой, или Басёй – есть такой?

– Басё. Ну, есть.

– Ой, дай почитать!.. И всё-всё мне про них расскажешь, а то я дура-дурой рядом с ним!.. У меня такое ощущение, что я всю жизнь его любила!

– Поздравляю! – рассмеялась я, а сама подумала: ну что ж, и на старуху бывает проруха – так отчего ж этакая любовь не может навалиться на Катю? Да если при этом еще гипноз имени, как у Воронцова!.. Правда, у Кати на этот счет закавыка: столько выдано деклараций о несостоятельности мужского пола – а тут нате вам! Потому я и позволила себе чуточку посмеяться:

– Думаю, у тебя это пройдет легче, чем насморк. Но рада, что ты втюрилась: оказывается, твое презрение к мужчинам – миф?

– Я не перестала их презирать! – яростно возразила она. – Как были, так и остались козлами, но Вячеслав Аркадьич – другое дело: это такая лапочка! Мне даже неважно, мужчина он или уже нет?.. – И она принялась описывать мне все его прелести: какая благородная седина у него в волосах да какие печальные и одновременно внимательные, всё понимающие глаза, какое усталое лицо с ямочками на щеках, которые хочется гладить ладонями и целовать, да какой у него бархатный, с необыкновенной гибкостью интонаций хрипловатый голос усталого человека, которому приходится много говорить и убеждать – и в то же время какая в этом человеке твердость, какая страстность; такого можно слушать и слушать, не перебивая, не возражая… Катя не просто рассказывала о нем – она пела гимн человеку, и он у нее оказывался отнюдь не «козлом», не «шлаком», не «дерьмом», а существом иного, небесного порядка. И – только по имени-отчеству, которые звучали в ее устах музыкальным рефреном…

– Уж не силишься ли ты убедить себя, что влюблена? – смеюсь я.

– Мне доставляет удовольствие говорить о нем! – возмутилась она мною. – Я его люблю, и вот увидишь – он будет моим!

– Знаешь что, дорогуша? – говорю ей тогда, уже серьезно. – У тебя муж есть – катись-ка к нему! И у Воронцова, между прочим, есть жена и дети.

– Не собираюсь я его отбивать – просто затащу в постель и побуду!

– Да он, поди, уж и не мужчина вовсе…что ты с ним делать будешь?

– Как что? Отогрею и отпущу: беги к женушке!.. А, может, и способен на что-то – так расшевелю!

Тут уж я совсем рассердилась:

– Ох, и пустая ты голова! У самой скоро седина полезет, юрфак надо заканчивать, карьеру делать, муж дома ждет, дочка тебя догоняет – а ты!.. Неужели не понимаешь, что и себе, и Воронцову жизнь испортишь – это же скандал на весь город: слишком он заметная личность! Я думала, ты поумнела…

Но эту влюбленную дуру разубедить было не в силах:

– Нет, Тайка, я себя знаю, – с фатальной безнадежностью покачала она головой. – Вот увидишь, Воронцов будет моим! – И мне показалось на секунду, что она страшится собственной решимости.

После того вечера ее не было у меня недели три; даже не звонила – будто забыла про меня с этими страстями. И я ей не звонила, успокаивая себя: значит, слава Богу, горячих новостей нет, хвастаться нечем. Хотя и была озабочена этой ее влюбленностью: вечно всё у нее не как у людей – нелепо да навыворот; и не дает ей это счастья – лишь ожесточает.

Но без ее вестей меня мучило и глупое любопытство: получилось у нее что-нибудь с предметом воздыханий или нет? Ловила себя на том, что это неопределенное «что-то» – чисто в моем духе; сама-то она этой неопределенности не потерпит, ее удовлетворит лишь конкретная цель: затащить предмет воздыханий в постель; тем и кончится – не может быть иначе у этой агрессивной и не ахти какой разборчивой женщины: что ей стоит влюбить в себя занятого и слегка утомленного жизнью и политикой человека? Мне его было даже немного жаль: клюнет ведь, а потом – одним разочарованием больше. И меньше одним доверчивым, добрым человеком… Впрочем, ну вас всех: взрослые люди – разбирайтесь сами!..