Он отложил молоток и вернул ящик с инструментами на его законное место, под столом. Прохаживаясь по комнате, время от времени колотил кулачками по стене, выплескивая наружу злость. Как же могла мама его не разбудить? В голове отчетливо возник образ Ануш: как она нетерпеливо топчется у окна, выглядывая его. Не дождавшись, накладывает в глубокую тарелку дымящуюся овсяную кашу, в которой тает кусочек сливочного масла, и, всплеснув руками, шепчет: – «Что-то Боренька припозднился, так гляди, и каша застынет».
При упоминании о еде в животе Борьки заурчало. Сдавленно всхлипнув, он поплелся на кухню. Намазал на почерствевший кусок хлеба маргарин и сделал глоток остывшего, недопитого мамой чая. После недавней ароматной лепешки со сметаной несвежий хлеб казался пресным, а маргарин напоминал безвкусный пластилин.
Чтобы отогнать навязчивую тоску, начисто вымел комнату и протер пыль. Сварил последние четыре картошины, нажарил полную сковороду любимого, мамой, лука. Она всегда радовалась, когда на кухне пахло жареным луком, и непременно хвалила Борьку:
– «Ну, хоть какая-то от тебя польза».
Время тянулось медленно, до вечера было еще далеко. Устроившись на продавленном диване, он достал зачитанного до дыр «Гулливера». Но ни захватывающие приключения, ни знакомые до каждого штриха картинки, обычно увлекавшие его в мир фантазий, где он, как герой, отважно сражался с морской стихией, сегодня не могли отвлечь. Где-то глубоко внутри, нарастало гнетущее чувство тревоги. Каждой клеточкой своего маленького сердечка он чувствовал, как волнуется Ануш. Отложив книгу, он подошел к двери. Убедившись еще раз, что замок достаточно крепок, вернулся в комнату и распахнул окно, подставив лицо хлещущим струям ливня.
– «Вроде и невысоко», – подумал Борька – «Всего-то второй этаж, можно запросто спрыгнуть!» Но внизу, на перекопанной клумбе, зияла огромная грязная лужа, да и соседка снизу непременно поднимет крик, если он помнет ее увядающие астры. Матери сразу нажалуется… Он перевел взгляд на водосточную трубу за окном. Если встать на подоконник, до нее можно дотянуться рукой. А спуститься по трубе – дело нехитрое. Сколько он труб за свою жизнь облазил, и не сосчитать.
Недолго раздумывая, он ступил на узкий карниз и, вцепившись в скользкую от влаги трубу, повис в воздухе. Спуск оказался труднее, чем он предполагал. Труба была плотно прикреплена к стене и не поддавалась объятию, руки и ноги предательски соскальзывали, а сил удержаться оставалось все меньше. Собрав остатки воли, Борька зажмурил глаза и камнем полетел вниз.
***
В обеденный перерыв Анна нехотя ковырялась вилкой в остывшем пюре. Мечтательно закатив глаза к потолку, она, казалось, видела совсем другую жизнь.
– Знаешь, Галка, я уже чувствую соленый бриз, представляю, как рассекаю лазурные волны на белоснежной яхте в компании молодого, красивого турка… Хотя, ладно, пусть не молодого и красивого, главное, чтобы деньги в карманах водились. Возраст – дело десятое.
– Точно! – подхватила Галина. – С молодых что взять? Нужно папика окучивать, до нитки обобрать и домой, пока не раскусил.
– Вернусь года через два, Борька как раз повзрослеет, поумнеет, станет послушным, и заживем припеваючи.
Анна, словно ставя точку в своих грезах, завернула в салфетку зажаренный до коричневой корочки пирожок и с притворной бодростью продолжила:
– И буду я не столовские объедки ему таскать, а пирожные, да крем-брюле. Пусть мальчишкам во дворе хвастается, какая у него крутая и богатая мама… Если, конечно, к тому времени он заговорит.
