– Ему бы к психологу, Ань. Запустишь – хуже будет.
– Когда, Галка? Ты же знаешь, времени в обрез. Всю неделю вкалываю, как проклятая. А в выходные больница не работает. На частного денег не напасешься. Да, заговорит, никуда не денется! Он, мне кажется, нарочно молчит. Сколько раз замечала: стоит у окна, бубнит что-то себе под нос. Я подойду – сразу молчок. Как будто я перед ним виновата. Да мне самой от этого козла досталось! Похлеще, чем Борьке. Не только бил, но и душил, скотина, до полусмерти.
– Ну ты сравнила! Борька – еще ребёнок.
– Какой же он ребенок? Седьмой год пошел… Галка, какое сегодня число?
– Первое октября.
– Так у него сегодня день рождения! Семь лет исполнилось! Как я могла забыть? После работы забегу, вторую часть «Гулливера» куплю… И тортик, конечно. Хотя… Нет, все же выкрою на тортик! Не каждый день ребенку семь лет исполняется.
В этот момент из кармана завибрировал телефон. Анна, взглянув на дисплей, поморщилась.
– Соседка звонит. Чует мое сердце, день рождения отменяется! Опять этот чертёнок что-то учудил. Ну я ему покажу! Сама виновата, оставила без присмотра. Да? – ответила она, принимая вызов.
С каждой секундой румянец с ее лица сходил, уступая место мертвенной бледности.
– Что? Что случилось? – Галина трясла ее за руку, требуя ответа.
– Борька… из окна выпал… В больницу везут…
– Тьфу! Вот тебе и Турция, – ядовито процедила Галина. – Будешь теперь за калекой ухаживать.
Смерив подругу недобрым взглядом, Анна сорвалась с места и понеслась в сторону раздевалки.
***
Пожилой доктор с седой остроконечной бородкой, встретил Анну с улыбкой.
– Да не волнуйтесь вы так, мамочка. С вашим сорванцом все в порядке. Ему сегодня ангел-хранитель крылья расправил! Приземлился на рыхлую землю, ни царапинки! А окна, вы уж теперь крепче закрывайте, раз у вас парашютист в доме завёлся. Можете забирать! Он в третьей палате, ждет, не дождется.
На кровати, рядом с насупившийся Борька, сидел полицейский с блокнотом в руке. Завидев взволнованную молодую женщину, вбегающую в палату, хитро прищурился.
– Вот и дождались, летун, твою мамашу. Может, хоть теперь, заговоришь?
И, обращаясь к Анне, с наигранной усталостью вздохнул:
– Уже сорок минут пытаюсь хоть словечко из него вытянуть!
– Он же не умеет говорить! – Анна бросилась к Борьке, прижала его к себе и дала волю слезам, которые душили ее все это время. – Что ты за наказание такое? За какие грехи мне достался? Где твои вещи?
– Пусть в пижаме идет, завтра вернете. А вещи его вот, грязные, стирать, не перестирать! – сварливая санитарка протянула Анне пакет и погрозила Борьке пальцем. – Кыш, отсюда! И чтоб я тебя больше здесь не видела! Ишь, удумал, с окошка сигать! Без тебя тут переломанных хватает!
Анна закутала сына в свое пальто и, подхватив на руки, пошла на выход, где их уже поджидала взволнованная Галина.
– Неужели цел и невредим?
– Что с ним станется? – огрызнулась Анна, со злостью встряхнув Борьку. – Легкий, как пушинка, да в самую грязь угодил. Хорошо, в луже не захлебнулся.
За всю дорогу они не обмолвились больше ни словом, лишь изредка останавливались, чтобы передать друг другу притихшего Борьку.
Оказавшись во дворе, Анна облегченно выдохнула.
– Ну вот и пришли. Хорошо, что рядом с больницей живем, не пришлось через весь город тащиться.
Борька заметно оживился. Вытащил перепачканную мордашку из-под глубокого капюшона и жадно вглядывался в знакомое окно на первом этаже. До последнего момента он ждал, что вот-вот разъедутся в стороны цветастые занавески, и в окошке покажется Ануш. Он даже высвободил руку, чтобы успеть ей помахать.
