Даже Людоеду жалко девчонку сделалось. Вздохнул, но… ужин – дело святое. Да и всех разве пережалеешь? Хлопнул в ладони.
– Эй, палки-отбивалки! Ступайте на место!
Обе палки – хлоп! И в футляр. Крышка за ними захлопнулась. Глядит Людоед, а из котла над очагом уже пар валит. На сухом хворосте вода в два счёта вскипела. Пора девчонку варить. Схватил Людоед со стола мешок и всё содержимое в котёл вывалил.
Горошинка из-под стола снова запричитала:
– Ой, ай! Горячо, горячо! Ой, горячо! Ты меня сваришь, дядечка!
Заглянул Людоед в котёл, удивляется.
– Хы! Живая ещё… Ладно, пускай варится.
Плюхнулся Людоед в кресло, ноги на стол и захрапел. А когда варевом запахло, проснулся, черпак в руки и к котлу идёт. Поворочал черпаком в котле. Попробовал.
– Кажись, готово! А девчонка где?.. Разварилась, что ли?
Снял Людоед котёл с огня, на стол поставил. И слюнявчик на грудь. «Ням-ням!» – рычит. И огромным черпаком кипящее варево прямо в пасть забрасывает. Такая вот глотка у него лужёная оказалась! Хлебал, хлебал, пока черпак по дну не застучал. Потом голову в котёл засунул, дно, стенки вылизал. Поднял котёл над головой и остатки в рот слил. Уф! Отвалился на спинку кресла, а котёл, чтобы лишний раз не вставать, на голову надел. Живот у Людоеда большой-пребольшой сделался. Больше котла. Сидит, отдувается, по животу себя поглаживает. Однако сомневаться начал:
– Что-то мяса я совсем не почувствовал? Пожалуй, тоща девчонка оказалась.
А Горошинка из-под стола поддакивает:
– Конечно! Я же Горошинка. Ты и не заметил, как меня проглотил.
Людоед даже подпрыгнул в кресле. Озирается по сторонам.
– Э… ты где?!
– Где, где… У тебя в животе, конечно. Здесь темно и сыро. И пахнет дурно!
Людоед снова в кресло плюхнулся. По животу себя похлопал.
– Ой! Ай! – Горошинка кричит. – Не бей так сильно, ты мне по голове попал!
Повозился Людоед в кресле. Вслух думает:
– Напрасно я эту девчонку съесть поспешил. Вначале её откормить надо было, как поросёнка. И дать подрасти. А уж потом…
– Ты можешь съесть меня ещё раз. Мне совсем не жалко.
От такого предложения у Людоеда глаза на лоб.
– Это… как это? Ещё раз?
– Очень просто. Открой рот пошире. Я и выберусь.
Людоед пасть разинул. Ждёт-пождёт, когда дрянная девчонка наружу выберется. А Горошинка и говорит:
– Я не могу дотянуться. Очень высоко. Ты ложись на пол, тогда я выберусь.
Лёг Людоед на пол, живот горой. И снова пасть разинул, даже глаза закрыл. Выбралась Горошинка из-под стола, хлопнула обжору ладошкой по губам и – будто бы на пол спрыгнула.
– Всё, можешь рот закрыть.
Людоед пасть захлопнул, сел на полу и на девчонку во все глаза таращится. Головой трясёт.
– Живая!
Рассмеялась Горошинка, пальчиком по пустому котлу постучала.
– Эй, ты же собирался меня откармливать. А сам всё съел. Один!
Людоед только лапой махнул. Ушёл куда-то в тёмный угол, порылся в сундуках и со скатертью возвращается. Расстелил скатерть на столе. Командует:
– А ну-ка, скатерть-самобранка, накорми нашу гостью, да повкуснее. Гоп ля!
Смотрит Горошинка: от кушаний и напитков стол ломится. Чего тут только нет. Глаза разбегаются. Обошла стол кругом и к Людоеду оборачивается. Сердитая.
– Я думала, ты голодный, а у тебя даже скатерть-самобранка есть. Как не стыдно?! Да за этот стол можно всю деревню усадить.
Людоед растерялся от таких слов.
– Ну, я… это? Я детишек очень люблю. Вот.
– Людей только дикари едят. Ты что, дикарь?
