– Ничего. Хер с ними с м-ментами. Мы в областную п-прокуратуру пойдем. У меня у б-бабушки знакомая в ад-дминистрации работает. Мысин п-потом лет двадцать света белого не увидит, – Валик наклонился к девчонке и шепнул ей на самое ухо: – Обещаю.
– Слышь, обещатель! Держи цепь, я заебался.
– Да и я, честно говоря… – Кит попытался размотать цепь с локтя, но Стрижак его остановил.
– А ты куда, жиробас? Нет уж, без твоего веса нам ее не сдвинуть.
И тот, вздохнув, вновь потянул пленницу на себя. Та, видимо, смирившись с тем, что ей не дадут спокойно греметь миской в ожидании ужина, уже передвигалась чуть более охотно. Они почти дошли до окна террасы, как вдруг раздался какой-то стук. Все застыли. Внутренности Валика как будто собрались в тугой мячик и, сделав анатомически невозможный кульбит, застыли тошным комом под горлом.
– М-м-мысин! – сдавленно прошипел он.
Стрижак не ответил – кровь отхлынула от его лица, и он напряженно вслушивался. Стучали, кажется, снаружи – за забором металась чья-то тень. Раздался голос:
– Валерий Денисович! Валерий Денисович, вы дома?
Все трое облегченно выдохнули – не Мысин, всего лишь председатель Каляевского садоводства, безобидный пенсионер, направивший неуемную энергию на благоустройство поселка, организационную деятельность и возведение многочисленных запретов для местной детворы. Пленнице же все было совершенно фиолетово – в цвет окрашенной пряди, запутавшейся в ручке мясорубки.
– Приперся, старый хер, – процедил Стрижак. – Давайте по-тихому.
– Валерий Денисович, вы извините, мне показалось, я кого-то видел… Валерий Денисович, у меня тут инициатива одна нарисовалась, там по бюджету сущая мелочь. Я вам обрисую, – не сдавался председатель, продолжая греметь калиткой. Он то и дело хватался за край забора и приподнимался на цыпочках, но, к счастью троицы – а теперь и пленницы – ему не хватало росту, чтобы разглядеть что-либо во дворе.
Стрижак осторожно выглянул из окна, покрутил головой туда-сюда и жестом позвал за собой:
– Давайте обратно к воде. Только тихо. И голову, блядь, голову вниз! – зашипел он на Валика, надавил ему на затылок, заставляя горбиться еще сильнее обычного. – У-у-у, каланча пожарная.
Оскальзываясь на гальке и вполголоса матерясь, они кое-как добрались до реки, но здесь обнаружилось новое препятствие – пленница напрочь отказывалась вставать на ноги. Лишь, когда вода Валику была уже по колено, он догадался обернуться. И действительно, волосы девчонки плавали на поверхности черной паклей, а голова уже полностью скрылась под ряской.
– Ст-тойте! Она же ут-тонет!
Стрижак, уже ушлепавший вдоль по берегу на добрые метров десять, обернулся и, беззвучно выматерившись, зашагал обратно.
– Как же вы мне остоебенили… Ну-ка… Ух, тяжелая! На, ноги держи!
Стрижак, напрягши свои щуплые плечи, не без труда вытянул из водохранилища промокшую насквозь «рыбку», ткнул голыми пятками пленницы Валику в живот, так, что тот аж охнул. На лице у девчонки налип зеленый налет, а между бледными пальцами ног, похожими на поганки, свисали запутавшиеся водоросли.
– Понесли! Кит! Потом твоя очередь, а я передохну.
– А… – заикнулся было Валик.
– Хуй на! Идея твоя – так что ты и понесешь. Давайте, быро!
Так, спотыкаясь о речные коряги и заплетаясь ногами в иле, они удалялись прочь от особняка Мысина, задыхаясь от тяжести его страшной (впрочем, если отмыть и не учитывать мясорубку – весьма даже симпатичной) тайны, а Валик все не мог избавиться от навязчивой мысли, что, кажется, пока голова пленницы была под водой, на поверхность не всплыло ни одного пузыря.
