***
У всех дворовых и особенно дачных пацанов, сбившихся в одну компанию есть «свое место». Иногда это беседка за гаражами, иногда какой-нибудь заброшенный пустырь, где так удачно какой-то незадачливый автомобилист разбил свою ласточку, да так и оставил ее догнивать, даже не подозревая, что ее задние сидения станут удобным диваном для местной шпаны. Или любовным ложем для не слишком избирательных парочек. Иногда, если пацаны заморачивались, они могли сколотить себе настоящий дом на дереве или вырыть на том же пустыре уютный «бункер», который отчасти был интересен в том числе и тем, что его стены могли в любой момент обвалиться. Более-менее домашним мальчикам из обеспеченных семей везло получить в распоряжение какой-нибудь сарай или подвал на родительском участке – чем бы дитятко не тешилось, лишь бы поблизости, под присмотром. Но молодежи садового товарищества «Каляево» повезло больше прочих – совсем неподалеку, за лесополосой располагалась заброшенная железнодорожная станция. Когда в девяностые население потянулось к городам за длинным рублем, а проводникам зарплату выдавали постельным бельем и подстаканниками, данное направление было признано нерентабельным, и тупиковую ветку обрубили, как ампутируют зараженную конечность, оставив ее на милость природы и смекалистого местного населения. Все кабели давно уже сдали на лом, все более-менее ценное или хотя бы теоретически полезное в хозяйстве растащили аборигены, раздербанили два не пойми почему оставшихся купейных вагона (и теперь некоторые веранды могли похвастаться винтажными диванами, покрытыми неубиваемым кожзамом), по кирпичикам разобрали будку билетера и даже бетонным сегментам платформы нашлось какое-то неведомое применение. Природа брала свое, прорастая бурьяном меж осиротевших шпал – местные честно пытались топить ими печи, но пропитанное химией дерево страшно чадило, издавало ужасную вонь и почти не горело. Окна в вагонах отсутствовали, послужив мишенями для камней и рогаток местной детворы, а стены – внутри и снаружи – стали своеобразным муралом, где каждый посредством баллончиков, маркеров, ключей, отверток, зажигалок, а иногда даже собственных выделений упражнялся в вульгарности и остроумии. Огромные разной степени реалистичности фаллосы переплетались друг с другом волосатыми яйцами и безуспешно тянулись к совершенно не опознаваемым, похожим на воспаленные глаза, вагинам. Отборная матершина змеилась сквозь пузатые буквы «тэгов», обведенная вензелями местной доски объявлений, доносившей до случайного читателя информацию о том, что «Вася лох», «Вовчик мощь», а «Любчик давалка». Внутри вагонов под ногами хрустело битое стекло вперемешку с редкими инсулиновыми шприцами, перекатывались пустые баклашки из-под пива, чавкало и жужжало мушиными стаями несомненно человеческое дерьмо, а иногда можно было даже найти похожий на раздавленную медузу использованный презерватив, и это неизменно порождало пересуды – кто, кого и как.
Само собой разумеется, что троица, даже не сговариваясь, направилась к тому самому месту, куда строго запрещали ходить взрослые, ведь главное его преимущество заключалось в том, что сами взрослые послушно следовали запрету и здесь не появлялись.
– Давай, затаскивай! – скомандовал Стрижак Киту, стоявшему на подножке вагона. Тот тянул изо всех сил за цепь. – Да куда, ты ее так придушишь! Щас!
