Тогда она медленно, плавно отступила к двери, резко распахнула ее и, будто обезумев, бросилась прочь из спальни, куда однажды вечером принесла с собой любовь, а теперь оставляла после себя лишь отчаяние и стыд…
Целую неделю врачи не могли дать прогнозов о жизни Прока, потому что болезнь его протекала странно, что сбивало докторов с толку. То казалось, что несчастный вовсю выздоравливает, а то он снова впадал в тревожную неподвижность, граничащую с комой. Наконец его состояние, казалось, улучшилось, но жуткая синева кожи, вместо того чтобы уменьшаться, становилась, наоборот, все насыщеннее… в итоге она распространилась на все тело, но больше всего пострадало лицо. Очень часто Прока чувствовал сильный озноб, и температура его тела тотчас ужасающе падала. У него также были частые кровотечения, иногда рвота кровью… Тогда же у него начиналось мучительное сердцебиение, которое почти всегда заканчивалось судорогами, крайне похожими на настоящие эпилептические припадки.
Профессор Виардо, который приходил к больному дважды в день, тщетно пытался заставить его ненадолго встать с постели, но Прока, который с тех пор, как смог снова соображать, все больше погружался в воспоминания о Мэг, оставался глух к любым увещеваниям. Ученый был уверен, что скоро умрет, и даже с некоторым нетерпением ждал роковую минуту, когда его глаза навечно закроются, а мысль, беспрестанно работающая, наконец растворится в мягком небытии.
Бедный Прока! Видимо, страдал он еще недостаточно, потому что его болезненное существование на том не прекратилось.
Увы, его испытания лишь начинались.
Однажды вечером, когда Прока услышал из соседней комнаты размеренный храп слуги, которому приказано было следить за состоянием хозяина, он тихо выскользнул из постели и на цыпочках добрался до комнаты Мэг. Войдя туда, ученый включил свет и подошел к небольшому секретеру, где раньше нашел те проклятые письма… Они исчезли… Прока ошеломленно замер, задаваясь вопросом, не приснился ли ему ужасный кошмар. Вдруг это его больное воображение нарисовало на пустом месте прискорбную историю предательства.
Но нет… Он был уверен, что держал эти письма в руках… Он хорошо помнил одно, которое начиналось такими словами: «Малышка Мэг, хозяйка моего сердца…». Прока помнил и то, что письмо было немного мятым, а в углу стоял рельефный вензель из переплетенных инициалов… Была в пачке и телеграмма со штампом с авеню Фридланд, в которой речь шла о пропущенном свидании, и еще одна любовная записка, подписанная «Роберт», написанная в нелепом и претенциозном стиле.
Прока хотел найти эти письма, чтобы скомкать, разорвать, растоптать, словом, чтобы выместить ярость, терзавшую его тело.
Он начал рыться по всем комодам, беспорядочно швыряя ящики на ковер, яростно круша шкатулки и коробки…
Слуга, проснувшись, тотчас прибежал.
Увидев его, Прока закричал, будто дикий зверь, и рукой махнул в сторону двери. И было что-то столь угрожающее в его жестах, что слуга в безумном ужасе бежал, абсолютно уверенный, что господин лишился рассудка.
Новость распространилась со скоростью лесного пожара: «Месье сошел с ума… прямо буйно помешанный… непременно натворит бед!..».
В одно мгновение дом опустел, а те из слуг, которые не убежали, заперлись на два оборота и забаррикадировались в своих комнатах.
Когда все стихло, Прока начал мелкими шажками мерить комнату, иногда натыкаясь на разбросанные по полу обломки, опираясь на мебель, как только чувствовал, что ноги подгибаются.
