– Добрый вечер, Саша.
– Позвольте заметить, дорогой друг, что вид у вас совсем не праздничный и цвет лица бледноват. Что за унылая мина! Сегодня же четверг – весь день ваш!
– Простите, но такое соседство…
– Понимаю, – говорит Гитри, мельком взглянув на столики немецких солдат. – А вот я в восторге! Каждый – ни дать ни взять – телячья голова с картошкой!
Драматург все так же обаятелен и лукав. Вечная и неодолимая потребность искрить и красоваться, как спасение от пропасти. Их беседы всегда начинаются с пол-оборота, они мнимо-легковесны и полны взаимной пикировки.
– Представьте, сегодня утром, – продолжает Гитри, – мне вспомнилось, как удачно пошутил на пороге смерти Шамфор[5]. Он не хотел получать последнее причастие и шепнул одному из своих друзей: «Лучше я сделаю вид, что не умер!» Ловко придумано, правда?
Франк гадает, к чему это сказано, и вдруг до него доходит.
Сделать вид, что не умер.
– Дайте-ка мне бокал Поль Роже! Как вы знаете, Уинстон Черчилль беспрестанно повторяет, что это шампанское ему – награда при победе и поддержка в поражении. Типичная шутка любителя выпить.
Франк поднимает и свой бокал.
– С вами невозможно хандрить, Саша. Спасибо.
– Тем лучше! Чем я могу быть вам полезен?
За последние дни Франк сто раз задавался вопросом, как подойти к щекотливой теме. В последний момент он выбирает прямой путь:
– На самом деле, дело, о котором я хочу вас попросить, довольно несложное. Необычно лишь то, что я теперь прошу вас о нем как о личной услуге. Я хотел бы, насколько это возможно, чтобы вы иногда заглядывали в бар отеля «Ритц».
– Ну что ж… если вы в этом заинтересованы?
– В какой-то мере да. В настоящий момент мы закрыты, но открытие ожидается довольно скоро. Вдова вернулась к родным пенатам.
– Да что вы говорите?!
При этой новости у Гитри загораются глаза.
– Вот-вот. Мамаша Ритц намерена возобновить у себя парижские «суаре», с их остроумием и элегантностью. И в этом смысле она рассчитывает на вас. Если бы вы смогли вернуться и привести с собой Кокто, Лифаря или Арлетти, это будет просто идеально. И мы все сделаем вид, что не умерли…
Гитри с восторгом воспринимает возвращение собственной остроты. Он поднимает бокал.
– Вашими устами глаголет истина, дорогой Франк. В этих словах слились доводы сердца и рассудка. Выпьем за мое возвращение на Вандомскую площадь. Не сомневаюсь, там найдутся чертовски любопытные типажи! Они станут объектом моего изучения.
– Вам не придется скучать. Нас там даже ждет приезд одного настоящего монстра.
– О! Это не тот ли плотный господин в бренчащем наградами мундире? – спрашивает Гитри, и его взор горит азартом.
Два часа спустя Франк Мейер покидает «Эглон» с полным желудком, ясным умом и горечью в сердце.
28 сентября 1940 г.
Вот уже больше месяца Франк – жрец опустевшего храма, гнетущая тишина для него пытка. Он почти жалеет, что исчезли фрицы с их галдежом. Он надеялся, что Старая карга, которую он обнадежил возвращением Гитри, быстро откроет двери бара, но – нет, ничего подобного.
Сколько денег упущено, в голове не укладывается.
– Как думаете, мы долго еще будем стоять закрытыми, мсье Мейер?
Эти пустые часы Франк использует для обучения Лучано, которому еще надо придать необходимый блеск. Когда так кисло на душе, придумывать новые рецепты невозможно, но можно зубрить классику.
– Понятия не имею, сынок. Вот завтра увижу Элмигера – и станет яснее. А пока – давай за учебу. Рецепт
