– Ива-ан, земноводный, – жеманно, по русалочьи растягивая слова, произнесла уже знакомая мне русалка Алиса. – Как твои важные дела?
Я относился к тем немногим людям, которых русалки не хотят утопить. Наверное, потому, что я сам никогда не желал им утонуть.
– Дела, как сажа бела, – улыбнулся я. – Но все идет свои путем.
– Тебя не донимают эти сухопутные мурены? – махнула она рукой в сторону толпившихся вокруг виконта аристо и прочих холуев.
– Боятся. Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…
– Бронепоезд, – радостно хихикнула русалка. – Вот нравится мне – скажешь иногда такое, изысканное и непонятное. Я прямо веселюсь.
Она дала от избытка чувств ладонью по воде, обрызгав меня, и повернулась к подружке:
– Так у тебя есть фотография Грегори Пека?
– Только для тебя, – Таласса вытащила из школьной сумочки то, что просили.
– Ах ты моя рыбонька, – русалка послала орчанке воздушный поцелуй, взяла фотокарточку, отпечатанную на гибком и тонком материале, именуемом здесь пластиком, и нырнула в воду – поплыла хвастаться перед своим водоплавающим друзьям.
– А почему здесь нет ни одного русала? – спросил я.
– Русалы дики и необучаемы, – пояснила Таласса. – Русалки – другое дело. Они хорошие. И их все обижают. Это несправедливо.
– Ну они тоже обидеть могут.
– Еще как, – заверила моя орчанка.
Мы прошли на стену, полюбоваться городом. В это время над ним начинают подниматься аэростаты и воздушные шары городских служб – и это очень красиво.
Орчанка, глядя в даль, что-то совсем расклеилась и погрустнела.
– Тебя что-то гложет? – спросил я в очередной раз.
– Эти каникулы… Эти отъезды…
– Ну, каникулы. Вещь хорошая. Навестим своих. Отдохнём. Вернемся уже поздней осенью, с новыми силами.
– Ты уверен, что вернешься? – испытующе посмотрела на меня она.
– А что мне помешает? – удивился я, напоровшись на ее серьёзный и напряженный взгляд.
– Чувствую, будет перемена. Суровая перемена… Дай руку!
– Что?
– Покажи ладонь! – нервно потребовала она.
Я потянул свою ладонь, и она начала, как цыганка, водить указательным пальцем по моим линиям судьбы, что-то едва слышно напевать под нос. Потом резко отбросила мою руку и всхлипнула.
– Ну ты что? – положил я ей руку на плечо.
– Нелегкая у тебя судьба. И странная. Пришло время испытаний. И, если ты справишься, то и свершений. Но учти, что смерть ходит за тобой с косой. Только на миг зазеваешься – и голова с плеч.
– А, – я только отмахнулся. – Бог не выдаст, свинья не съест. А ты, Таисса, горюй меньше.
– Меньше? – горько произнесла она. – А что мне остается делать?
– Думай больше.
– О чем?
– О мировой справедливости
Она отшатнулась в испуге, будто услышала что-то неожиданное и опасное. Отступила на шаг, оглядев меня с ног до головы. Задумалась. Я стоял неподвижно, чувствуя, что сейчас нельзя ее трогать.
Она кивнула, серьезно и сосредоточенно, на что-то решившись.
– Когда тебе будет плохо, и тебя обложат охотники, или просто потребуется участие и сочувствие, обратись к сёстрам.
– Каким сестрам? – не понял я.
– Сестры по духу. И по избранному пути…
– И что это за путь?
– Наш путь. Правильный путь.
– Правильный путь – лишь тот, кто ведет к справедливости. А этот мир несправедлив.
– Вот именно. Я чувствовала. Ты служишь справедливости!
Она вытащила из школьной сумки бумажку, вечным пером – здесь их называют шариковыми ручками, черканула в блокноте телефон.
– Когда тебе будет плохо, позвони на этот номер. И скажи, что от Утренней Звезды. Сестры помогут тебе. Дадут убежище. И найдут меня.
