– Он поймал барса! Я свидетель. Это зверолов Тимша из Синего леса. Вы не смотрите, что зверолов… – тут охотник стал подбирать слово, чтоб не добавить обиды юноше, – такой молодой. Он поймал в ловушку настоящего матерого зверя – барса, белого, с серыми пятнами, а зеленые глаза хищника горели, как болотные огни. Лапы у него огромные, хвост длинный. А зубы! Такими зубами руку перекусить ничего не стоит. Сидел зверь в ловушке такой злобный, огромный, скалился и рычал.
Голос Синигира звучал все вдохновеннее, чему способствовала тишина, повисшая над деревенской площадью. Сам он барса, пойманного Тимшей, не видел и не мог понять, как юноше удалось его достать живым из ловушки, что, впрочем, не мешало охотнику говорить громко и уверенно.
– Да это Синигир, охотник из Синего леса! – узнал кто-то, и люди загудели сильнее.
– Раз охотник говорит, значит, правда. Молодец зверолов, хоть и зелен! – донеслись выкрики.
– Да он мальчишка совсем! – возразил кто-то из толпы.
– Но охотник Синигир лгать не станет: выходит, так и есть.
– Я, точно, слыхал: совсем юный зверолов поймал барса, – вспомнил вдруг бородатый высокий мужчина, – видно, это он и есть.
Охотник удовлетворенно усмехнулся и повернулся к Тимше, который, не обращая внимания на происходящее, загружал в повозку клетки.
– Ты продал что-нибудь? – спросил Синигир.
Тимша, помотав головой, что, по-видимому, означало «нет», продолжал свое занятие.
Толпа меж тем постепенно таяла – как только Тимша занялся своими клетками, люди утратили к нему интерес.
– Но нам надо что-то делать с твоей добычей, – Синигир замолчал, не окончив фразы, потому что в этот момент Тимша посмотрел на него.
В огромных черных глазах зверолова сверкали и мальчишеская обида, и справедливый гнев, и благодарность. Юношу, конечно, задело как то, что ему не поверили, так и то, что даже здесь знали Синигира, и только слово охотника заставило толпу признать истину. Но речь Синигира произвела на зверолова впечатление: он оценил благородство своего спутника.
Охотник немного растерялся под взглядом зверолова, отвел глаза, принялся помогать: взял одну из клеток со зверушками, однако в тот же миг, вскрикнув, опустил, замахал рукой, продолжая охать. Любопытные, оставшиеся возле повозки зверолова, захохотали.
– Что стряслось? – загрузив последнюю клетку с коричневыми белками в повозку, оглянулся на Синигира зверолов.
– Какая-то твоя мышь цапнула, – сердито ответил тот, – да так больно!
– Дай посмотрю, – предложил зверолов, – я разбираюсь в укусах.
– Не стоит, – охотник даже спрятал руки за спину, – не такие раны у меня бывали – и ничего. А тут – какая-то мышь! Уже все в порядке.
Люди, окончательно забыв о путешественниках, отправились по своим делам. Площадь гудела, словно пчелиный улей. Люди что-то покупали, что-то продавали. Медленно наступал вечер, розовый горизонт разливал свет на деревенские улицы, на рощи, дорогу.
– Что будем делать? – незаметно потирая укушенную руку, спросил Синигир.
Тимша стоял возле повозки, своим гордым видом показывая, что не намерен продолжать торговлю.
– Таскать с собой животных мы не можем, – заметил охотник.
– Да, они нуждаются в пище, воде и отдыхе, – вздохнул Тимша.
– Ты и сам нуждаешься в том же. Почему не хочешь их продавать?
Зверолов уже не сердился, но торговать в этой деревне он не собирался ни за что, о чем и сообщил спутнику:
– Я добрым людям продаю зверушек, а перед тем, как продать, рассказываю, как за ними ухаживать, что они умеют, как и чем их кормить. А эти люди не слушают меня – я не хочу им никого продавать.
