– Не каждый настоящий охотник, ты прав, станет хвалиться.
Фраза в устах Тимши приобрела совсем другой смысл – Синигир нахмурился. Охотник, считал выше своего достоинства связываться с мальчишкой и снисходительно относился к насмешкам зверолова, которые лесные обитатели считали своим долгом довести до сведения Синигира. Но любому терпению приходит конец!
Синигир сурово взглянул на собеседника:
– Ты хочешь сказать – я не настоящий охотник?
Зверолов посмотрел на собеседника снизу вверх, взял последнее печенье и миролюбиво ответил:
– Каждый скажет: ты самый лучший охотник в Синем лесу. А кто, ты не ответил, печет такое вкусное печенье? Смотри-ка, я все съел.
Ну, что ты скажешь! Во-первых, Синигир даже под страхом смерти не признался бы, что печенье он пек сам. Во-вторых, в самом деле, никто, и зверолов тоже, разумеется, не может сомневаться в смелости и умении Синигира.
Ах, не так прост этот несносный мальчишка, как выглядит: честные глаза, прямой взгляд и непонятный потрепанный кафтан.
Синигир вздохнул и продолжил задавать вопросы:
– Так ты считаешь черную куртку доказательством?
– Конечно! Во всяком случае, я знаю только одного человека, у которого она есть. А потом – сапоги.
– Что – «сапоги»? – не понял охотник.
Тимша показал на высокие коричневые сапоги, стоящие на скамейке у входа на балкон. Сапоги замечательные: из кожи оленя, расшитые по верху черными нитками и украшенные сзади подстриженными волчьими хвостами. Говаривали, что сапоги Синигиру сшил сапожник из Бурой пустоши, мечтая выдать за знаменитого охотника свою дочь.
– Сапоги-то такие точно носишь только ты, – Тимша вздернул подбородок, – нет, это был ты, и говорить не о чем!
– Да кто угодно мог сшить и куртку, и сапоги, желая на меня походить! – воскликнул Синигир с облегчением, – вот и разгадка! Кто-то, может, даже какой-нибудь зверолов, восхищаясь моим …мной… короче, решил…
– Воспользоваться твоей головой, – невозмутимо закончил Тимша и, осторожно взяв чайник, налил в кружечку чаю, не забыв загадочно усмехнуться.
– Что это значит?
– К куртке и сапогам прилагалась голова: золотые кудри и синие глаза, как говорят местные девушки, – Тимша даже глаза закатил, изобразив молодых жительниц Синего леса, которые все, без исключения, были влюблены в охотника, – ну и все прочее. Хотя я в твоем лице никакой красоты не вижу.
– То есть это был я? – уточнил Синигир, пропустив укол зверолова.
– Это был ты. А теперь скажи, зачем…
– Это был не я! – прервал зверолова охотник, слегка повысив голос, – послушай меня! Вчера я пришел домой позже обычного, вернее, намного, намного позже: засиделся с приятелями в «Колючей елке». Я думаю, до рассвета оставалась пара часов; так вот, я пришел домой, свалился и уснул мертвым сном. Утром, встав с постели гораздо позже восхода солнца, сразу же затопил печь, вымылся, надел чистую рубаху и…
На этом месте Синигир прервал рассказ: он едва не проговорился, что после купания разложил тесто по формам и отправил в печь.
– …И приготовил завтрак. Потом мне принесли от кузнеца из Бурой пустоши вот этот нож. Потом явился ты. Я не гулял по лесу! Все утро я находился дома. Вот доказательства: чистая рубашка, мокрые волосы, горячая печка, завтрак, нож. Спроси у посыльного – он передал мне нож и взял деньги. Когда бы я успел все это сделать, бегая по лесным тропам, ведь проснулся я не с первым, и даже не со вторым лучом солнца.
