– Д-а-а… – с подковыркой, шутливо проговорил рыцарь. – Смотрю, настоящие «смертопасные» приключения все же выбили тебя из колеи.
– Эх, мой безумно невозмутимый белобородый друг, – певуче и жалостливо затянул эльф, – сейчас каждому из нас не помешала бы толика твоего абсурдного бесстрашия. Мы все оказались в крайне затруднительном положении, если за ширмой своей необъятной бравады ты не потрудился этого разглядеть до сих пор.
Теперь стало смешно мне. Давинти хоть и производил впечатление малодушного хиляка, однако ни разу не уступил в словесной перепалке Тамиору, который, признаться, был крайне остер на язык.
– Скоро нас всех отдадут на растерзание диким монстрам на потеху толпе богачей, – жалостливо продолжал поэт. – И наши несчастные чресла станут безвольными кусками барахтаться в животах кровожадных химер. Это уже никакое не веселое смертопасное приключение, – он скорбно вздохнул. – Это привал на пороге неминуемой гибели. И данная ситуация несколько… – тил притих, подбирая эпитет поострее, – будоражит, знаете ли. А так прекрасно все начиналось, – выдохнул он и вновь забубнил что-то неразборчиво мелодичное себе под нос.
– Не робей, Давинти, – постарался поддержать я приятеля.
– Да, длинноухий, не дрейфь, – подключился Тамиор. – Будем делать, что можем. Да как-нибудь выберемся.
– Эй, эльф! – окликнул тила кто-то из камеры напротив.
Судя по голосу, то был очень старый, но до сих пор боевой канри.
– Ты, слышь, – слегка причмокивая, продолжил барсук, – ты, эта… Ушастый… И в самом деле, прекращал бы уныние наводить, а? Мы вон с братьями из последних сил держимся. А ведь сами-то кумекаем, что наш капитан может и не вернуться вовсе. А без него мы кто? Верно. Сборище одиночек. А ведь все понимаем, что по одиночке не выжить, – затем подошел ближе к решетке и приглушенно буркнул: – Ты, эльф, эта… Лучше вот что… Если песню веселую какую ведаешь, ну или там историю интересную, то лучше их расскажи. Оно, глядишь, и всем пободрее будет. А?
– Я поэт. Вершитель слова, – лениво ответил Дави, задумчиво сдвинул брови, переменился в голосе и уже с готовностью и азартом спросил: – Могу стихи почитать. Хотите?
– А хоть пусть и стихи, – отозвался канри. – Нам один прок. Главное, чтобы пободрее.
– Отлично! Наконец-то достойные слушатели. Т-а-а-к. Сейчас подберем какой-нибудь подходящий по духу, – тил радостно гикнул, сделал короткую паузу, вспоминая нужные строки и совершенно неожиданным, рубленым жестким баритоном принялся скандировать:
«Исходом ярости пещерного медведя
Плачу я щедро дань от родовых долгов.
И та цена значенья не имеет,
Когда в агонии коротких мрачных снов
Я снова пальцами пытаюсь дотянуться
До рваного тряпья седой души.
Не открывая глаз, куда сложней проснуться.
И молит тело: – Не вставай, просто дыши.
Но дух мятежный не прощает слабость
И гонит в круг арены, вновь и вновь,
Где с громким треском лопается храбрость,
Где нет различий – ярость, боль, любовь.
Расчерчен красным раскалено-белый
Песок на откуп обезличенной толпе.
На рваных мускулах, с надеждой, но уже без веры,
Плюясь в затылок жаждой самому себе,
Обломками зубов зажав клочок дыханья,
Проваливаюсь в мир тягучих дрем.
Там, взявшись за руки с запутанным сознаньем,
Я до рассвета перестану быть рабом».
Повисла тишина. Даже далекий шум скального водопада, казалось, замолк, не решаясь перебить чтеца.
– Н-у-у… Как? – протянул Давинти сконфуженно.
