Возле одного из кораблей суетилось несколько разумных. Все они, на первый взгляд, принадлежали к разным народам, однако кое-что начисто стирало любые отличия в облике несчастных – рваные серые одежды и кандалы, темнеющие ржавчиной по рукам и ногам. Часть невольников занималась переносом какого-то скарба с палубы на берег и последующей погрузкой оного на широченные двухколесные телеги.
«Рабы, – при этой мысли глубоко под ребрами заерзал холодок, а сердце сжалось и принялось наполняться кипящей яростью. – Люто… Ты еще большая тварь, чем могло бы показаться после первых стычек. В следующий раз прикончу мерзавца при малейшей возможности, – рычал внутренний голос».
Сделав над собой усилие, я стиснул зубы и продолжил наблюдать. Вторая половина узников, точно мулы, впрягаясь в повозки подвое, двигалась по дороге, ведущей к арке прохода сквозь щербатую, грубо сложенную из гигантских каменьев крепостную ограду. Увенчанная смотровыми вышками, словно вплавленная в горный монолит, стена тянулась по обеим сторонам залива и образовывала неприступный полукруг, обрывающийся лишь у самой кромки моря.
Я инстинктивно поднял голову, чтобы оценить масштабы строения и обомлел. Над высокой препоной, укрывая всю гавань целиком и простираясь далеко вглубь острова, между землей и жидкими облаками раскинулся магический купол исполинских размеров. Поверхность иллюзорного свода подрагивала и вспыхивала фонтаном еле заметных искр под гнетом армии палящих солнечных лучей. А вдоль пиков скальных хребтов можно было различить одинокие стелы диковинных серебристых шпилей, тянущихся откуда-то снизу и испускающих тонкие нити энергии, подпитывающей это гигантское призрачное покрывало.
– Не зевай, ящерица бесхвостая! – прогремело над ухом, и я тут же почувствовал внушительный удар между лопаток. – Двигай, двигай! – угрожающе добавил надсмотрщик и переключил внимание на начало колонны.
Пройдя через арку под стальными зубьями герсы, мы очутились на границе песчаного ристалища, окруженного овалом серых каменных стен амфитеатра с многочисленными чернеющими дырами смотровых ниш по всему периметру. В промежутках между зрительскими местами располагались фасады эдаких рукотворных пещер. Первая штольня… вторая… третья… Всякий следующий грот разительно отличался по величине от предыдущего. А учитывая то, что кроме густой темноты разглядеть что-либо внутри не представлялось возможным, рассуждать наверняка о глубине, продолжительности или назначении странных шахт не приходилось. Тем не менее, некоторые весьма примечательные знаки красноречивее любых слов свидетельствовали об истинном смысле таинственных сооружений. Вход в каждое подземелье был ограничен массивной решеткой с толстенными металлическими прутьями, помятыми и искореженными так, будто кто-то или что-то могучее пыталось вырваться из мрачных копей наружу.
Вдоль подножья первых ярусов, вместивших в себя несколько просторных скамей, примерно через каждые десять шагов на песке громоздились низкорослые жаровни. Их контуры изгибались и мягко подрагивали в расплавленном воздухе, источаемого алыми углями пекла. Подле же кострищ, по одному на каждое, высилась дюжина столбов, вкопанных в зыбкий наст арены и увенчанных путаницей грязно-рыжих цепей, безвольно свисающих книзу и оканчивающихся распахнутыми хомутами кандалов. Казалось, что этим примитивным механизмам пыток много сотен лет. От сырости и дневного света дерево потрескалось, вспучилось, огрубело. А серые высохшие и густо раздавшиеся по морщинистой поверхности кляксы наводили на самые скверные размышления.
