– Не смейся, эльф, – устало откликнулся Думитур. – Все, что я поведал вам – чистая правда.
– Да нет же, – возбужденно вскинулся поэт, – и в мыслях не имел потешаться. Складывать слова в рифмы – мой хлеб. А этот песий бог так и вовсе сам просится на бумагу!!! Ой…
Раскатистое эхо звонкого голоса прокатилось по стенам каменного мешка. Давинти виновато вжал голову в плечи и резко шлепнул ладонью по губам, звонко запечатав собственный рот. Затем поднял глаза кверху, дождался, когда улягутся звучные раскаты, и только убедившись, что непослушный язык вновь не выдаст какого-нибудь неприятного сюрприза, опустил руку.
– Впрочем, причина настигшего меня восторга кроется немного в ином, – выговорил он почти шепотом. – Осмелюсь полагать, если позволите, что Галмор отнюдь не обычное древнее животное.
– А какое же тогда? – потупился Думитур. – Особенное?
– Вот именно!!! – снова не удержавшись в полную силу гаркнул эльф.
– Дави, – рыкнул я, закипая от пустой и слишком громкой болтовни тила, – либо ты прекращаешь драть горло и говоришь дело, либо я заткну тебя твоим же тряпьем.
– Хорошо-хорошо, – согласно закивал поэт и наклонившись, как можно ближе, продолжил. – Между тем, мои недальновидные собеседники, вы вряд ли откажетесь согласиться с очевидным. Ведь дикий разъяренный монстр, способный в мгновение ока усмирить гнев и отказаться от желания прикончить добычу, само-собой вызывает немало удивления.
– Ты, остроухий, к чему клонишь? – Думитур недоверчиво сморщил лоб.
– А к тому, – оживился эльф, – что даже на полях сражений самых жестоких баталий простые воины нередко отказываются добивать неприятеля из благородства, если тот уже потерпел поражение. Галмор поступил так же, – эльф просто сиял, выкладывая свою смелую догадку на общий суд. – А значит, песий бог размышляет совсем не так, как свойственно простому зверю. Любой хищник ведом инстинктами. Он же изучает врага, сочувствует, принимает решения… Как всякий разумный. Как я, ты или вон Тамиор.
Из глубины камеры, словно в ответ на услышанный спросонья зов, раздался громовой храп белобородого рыцаря.
– Берегись!!!
Я резко присел, а над головой засвистел воздух, вспоротый горизонтальной дугой могучего удара. Уродливый громила на удивление двигался легко и быстро, примечая каждый ход и всякое уклончивое движение, пытающихся подобраться ближе соперников. Шагах в двадцати слева от меня, в попытке хоть как-то помочь друзьям, нервно, не сходя с безопасного места, переминался Давинти и выкрикивал предупреждения.
После очередного уклона от разящей атаки, я продвинулся еще немного к противнику. Тот отскочил вспять, разорвал дистанцию, будто невзначай освобождая место для моего следующего маневра, и тут же шагнул вперед, наотмашь выбрасывая левую руку и метя лезвием огромного топора прямо мне в горло. Я вновь вертко пригнулся, на мгновение отвлекся на очередной оклик поэта и немедленно был сбит с ног ударом тяжелого кованого сапога, с хрустом вмявшего мой кольчужный доспех в ребра. Проехавшись по песку арены на спине, я хрипло замычал и попытался подняться. Привстал на колено и скрючился в припадке сухого кашля. Внутри все горело. Сдавленные, сотрясенные легкие не желали впускать внутрь прогретый ярким дневным солнцем воздух. Здоровяк громко басовито расхохотался, приветственно воздел толстенные узловатые руки кверху и, поочередно поворачиваясь к каждой трибуне, прорычал нечто победное на незнакомом мне языке. Смотровые ниши взорвались овациями и свистом.
