Beata Beatrix - страница 9

Элизабет просияла. Всё складывалось наилучшим образом. И, выходя от миссис Роджерс, она поспешила в храм, где долго и горячо благодарила Бога за неожиданные милости, вдруг посыпавшиеся на неё, как из рога изобилия.

Через несколько дней после визита миссис Деверелл, Элизабет пришло письмо от её сына. Художник приглашал свою натурщицу на первую совместную работу.

Как волновалась молодая девушка, проснувшись ещё засветло! Как долго пыталась непослушными пальцами завязать тесёмки на своей шляпке! Уолтер Деверелл жил в нескольких кварталах от Элизабет, и она решила не брать кэб. Странное дело – теперь лабиринты знакомых улиц воспринимались совершенно по-другому. Элизабет шла, в волнении предвкушая что-то новое, и на всех лицах она пыталась найти отсвет трепетного ожидания, пронизывающего всё её существо. Нищенка, кормившая грудью прямо на улице, казалась девушке воплощением новозаветной Мадонны, а юноша с девушкой, ласково прощающиеся у дверей – современными Ромео и Джульеттой.

Немного поплутав, она подошла к указанному дому. Дверь открыл сам художник. Он выглядел немного рассеянным.

– Доброе утро, – кивнул Деверелл, – очень рад, что вы пришли. Проходите, располагайтесь в мастерской. Нэнси, наша служанка, принесёт вам кофе.

Было очевидно, что за внешней любезностью прячется отрешённое равнодушие, которое художник лаже не пытался скрыть. Элизабет сразу поняла, что Деверелл полностью погружен в свои мысли и не докучала ему вопросами. Девушка пересекла порог мастерской – комнаты, в которой она должна была провести уйму времени, позируя для «Двенадцатой ночи». Элизабет волновала незнакомый доселе запах красок и холста, множество кистей и карандашных набросков. Вошедший вслед за девушкой Деверелл, кивком указал ей на табурет.

– Сначала я сделаю несколько набросков. Присядьте.

Первые дни в роли натурщицы прошли, как в тумане. Деверелл предпочитал работать с раннего утра и до полудня, поэтому девушке приходилось вставать до рассвета. Наскоро перекусив, она спешила по пустынным улицам к заветному дому. Дверь открывала молчаливая служанка Нэнси, она же подавала в мастерскую кофе и сдобные булочки. Элизабет шла переодеваться. Для образа Паолы она облачалась в красный мужской костюм, раздобытый в театре.  Свои красивые волосы Элизабет безжалостно прятала, ведь только нежность её лица должна была выдавать девушку в мужской фигуре на картине. Неузнанной стояла среди солдат Паола, неузнанной должна была остаться и натурщица.

Когда перевоплощение девушки в хрупкого юношу заканчивалось, она выходила к Девереллу. Начиналась работа. Позирование, на первых порах довольно тяжёлое, вскоре перестало занимать Элизабет. Пусть тело девушки и было неподвижно, разум оставался полностью в распоряжении Элизабет. И она погружалась в свои думы, фантазии и мечты, пробуждаемая лишь редкими фразами художника. Деверелл работал молча и сосредоточенно и, к неудовольствию Элизабет, ей так ни разу не удалось разговорить его.

Элизабет так хотелось узнать побольше о прерафаэлитах! Будь на то её воля, девушка засыпала бы Деверелла вопросами, но художник явно не намеревался удовлетворять её любопытство. Он отвечал односложными фразами, не собираясь посвящать свою натурщицу в секреты искусства. «Мой Уолтер – такой молчун» – с досадой вспоминала Элизабет слова миссис Деверелл во время своего многочасового позирования. После нескольких попыток разговорить художника, девушка прекратила задавать вопросы, смирившись с ролью безмолвной статуи.