– Можно и о материях. О шелке, к примеру. И о том, как классно на нем трахаться. Он не липнет к коже, охлаждает разгоряченное тело и приятен на ощупь. Скажи, мышонок, ты бы хотела трахнуться на шелке?
Мое лицо начало гореть. Неужели им больше нечем заняться?
– Ого, какая привилегия, – присвистнул громила, – не каждому такая достается, рыжик. Кого-то среди швабр приходуют, а тебе на шелках нежиться предлагают. Видимо, ты и в самом деле запала ему в душу.
– Так что скажешь, мышонок? – Панов скривил губы в кривой улыбке. – Хочешь отдаться на шелках?
Я сглотнула. Преподаватель продолжал вещать, и я отчаянно пыталась сосредоточиться только на его лекции, но низкий, вкрадчивый голос Панова будто сам ввинчивился мне в уши и пробирался прямо в мозг.
– Молчит, – констатировал громила, – значит, не фанат шелка. Может, ей больше нравится бархат? Пан, у тебя дома есть бархат?
– Есть обитые красным бархатом эксклюзивные кресла и софа из итальянской коллекции. Давно мечтал опробовать их в деле. У тебя неплохой вкус, мышонок.
Не слушай их, Мира, записывай лекцию, до короткой перемены осталось всего тридцать пять минут – а там я что-нибудь придумаю.
– Опять не угодил, – развеселился громила, – бархат в пролете, Пан. Придумай что-нибудь другое.
– Что насчет натуральной кожи? – наклонился ко мне Панов. Я склонила голову вправо, чтобы отгородиться от него стеной своих волос, но Панов приблизился и принялся шептать прямо в ухо, посылая по моему телу волны мурашек. – Лично меня безумно заводит ее запах: такой мускусный, такой животный, такой живой… Прямо как запах твоего тела сейчас… Салон моего Гелендвагена обит натуральной кожей, мышонок. Что, если мы смешаем наши с тобой запахи в нем?
Это. Уже. Край. Я так больше не могу. Все мои инстинкты просто вопили о том, чтобы я неслась прочь сломя голову – плевать на лекцию, лишь бы подальше от этого чудовища в человеческом обличье.
И я сбежала.
Раз – слитным движением сгребла тетрадь и ручку, чтобы не мешали. Два – вскочила ногами на сиденье. Три – ступила на стол. Четыре – сделала огромный шаг и прыгнула в проход. Пять – помчалась по ступеням вниз с такой скоростью, будто за мной гнались сами черти. Шесть – рывком распахнула дверь и, не обращая внимания на обескураженное лицо лектора, выскочила наружу.
И лишь забившись в угол и, дав, наконец, выход слезам, я с ужасом поняла, что мой рюкзак и все мои вещи, включая пропуск в общежитие и ключ от комнаты, остались в аудитории.
6. 6
АЛЕКС
– Проснись и пой, спящая красавица.
Голос Волка прозвучал так оглушительно, что я застонал. Вот сукин сын, прекрасно же знал, что у меня похмелье!
– Отвали…
– Ну уж нет, солнышко, мы и так проспали первую пару, а впереди сессия, поэтому хотя бы эти две недели нам нужно хоть изредка появляться в универе.
– С каких пор тебя начала волновать сессия? – я с трудом сел и схватился руками за голову. – Мы вчера бухали с тобой вместе, так такого хрена ты тогда такой бодрый?
– Потому что в отличие от тебя, скотина такая, я не смешивал коньяк и виски, – быстро же я превратился из «спящей красавицы» в «скотину такую», – а о сессии я беспокоюсь из-за собственной задницы, которую, в отличие от твоей, не прикрывают никакие фонды.
– Гандон.
– Моральная образина.
Я разлепил глаза и зашипел.
– Задвинь шторы, придурок. Слепит же.
– Нехрен было накануне нажираться как свинья.
– А еще друг называется.
