Я со стуком положила ложку. Чего доброго, этот нахал заставит меня поверить, что я и правда преступница.
- Ты, вроде как, разозлилась? – спросил он, выставляя вон пустую чашку из клетки.
- С чего бы? – насмешливо удивилась я. – Разве на детей обижаются? Пусть болтают себе милые глупости.
- Тебе уже говорилось, что я – не ребенок!
- Ты, вроде, разозлился?
- Деревенщина, - сказал он сквозь зубы и закрыл глаза, прислонившись затылком к стене.
Я решила не отвечать ему. Много чести ему отвечать.
Напоив с ложечки Гретель, я сменила ей повязку, поправила подушку и заплела волосы, чтобы девушку ничего не беспокоило. Было ясно, что мама сегодня уже не приедет. Наверное, решила заночевать в городе. Колесо сломалось. Или лошадь захромала. Или… да мало ли что могло случиться в пути. Я успокаивала себя, но всё равно волновалась. Хорошо хоть, что грубиян Гензель затих – уснул, как сидел, привалившись к стене.
Сжевав пару дынных цукатов, чтобы подсластить незадавшийся вечер, я поворошила почти прогоревшие угли и подошла к клетке, чтобы забрать пустую чашку и ложку.
Но стоило мне наклониться, чтобы взять посуду, как пленник открыл глаза, просунул руку между прутьями решетки и схватил меня за шею.
- Вот ты и попалась, пташечка, - сказал он, не скрывая злорадства. – Неплохо для ребенка, верно?
И не успела я ничего сказать или сделать, как он притянул меня к решетке вплотную и поцеловал прямо в губы.
10. 10
Сразу было понятно, что юнец совсем не умеет целоваться, хотя он и попытался что-то такое изобразить, больно притиснув меня лбом к решетке. Да ученик пекаря в Диммербрю целовался лучше!
Конечно, я не могла похвастаться богатым опытом в области поцелуев, но с чем сравнивать – было. И парнишка Иоганнес точно не произвел впечатления.
А он старался! Наверное, пытался доказать, что и в самом деле мужчина. Я не стала терять время даром, точно так же, как он, просунула руку сквозь прутья решетки и изо всей силы дернула его за волосы.
Он коротко взвыл и отпустил меня. Я рванула от клетки и, как оказалось, успела очень вовремя, потому что этот хитрюга чуть-чуть не успел залезть в карман моего передника, где лежал ключ.
- Ах ты… ах ты… молокосос! – несмотря на испуг, я не выдержала и расхохоталась. – Вот этому учат детей лесничих? Воровать, отвлекая внимание?
- Ха-ха, - передразнил он меня, мрачно блестя глазами из темноты чулана.
- Сто раз «ха-ха», - заверила я его. – И вор из тебя никудышный, и целуешься ты отвратительно.
- Ври больше, - ответил он презрительно. – Еще немного, и я бы с тебя платье стащил – и ты не заметила бы.
- Малыш, не льсти себе, - я пригладила волосы и отошла посмотреть, как чувствует себя девушка. – Такими поцелуями ты и поломойку не впечатлишь.
- Ой, опытная нашлась! – не остался он в долгу. – Сама-то ничего не умеешь.
- Утешайся, утешайся, крошка Гензель.
- Даже не знаешь, что рот надо открывать.
- Какие познания у ребенка! – я картинно приложила руку к сердцу и закатила глаза.
- Я – не ребенок, - повторил он, угрожающе. – Подойди поближе и докажу.
- Ага, бегу – и платье развевается, - отрезала я. - Все, ты меня вывел, ребенок. Будешь теперь сидеть на хлебе и воде, после такой выходки.
Мы переругивались до тех пор, пока я не заперла двери и не загасила свечу. В наказание Гензель был оставлен спать без подушки и одеяла. Я посчитала, что раз уж он достаточно взрослый, чтобы набрасываться с поцелуями, то пусть привыкает к суровым будням жизни. Ничего, поспит на соломке – здоровее будет.
