— Проклятая?
— Я надеялась, что Келли тоже выживет
и вы пойдете к ним вместе…
Женщина снова закашлялась, и хрипы её
смешались с всхлипыванием.
— Мама, мама!
— Я не знаю, что делать дальше… Будь
на дворе лето, тебя отвезли бы в обитель, но сейчас… Все дороги замело… Нас
сожгут… А я слишком слаба…
Она упала на одеяло и горько заплакала. Дочка
гладила её по волосам и, пытаясь успокоить, приговаривала.
— Моя мама самая умная, моя мама самая
сильная. — ребенок не знал, что говорить еще.
От материного бессилия ей было страшно. Они
были единственными кто еще дышал в этом доме и не к кому было обратится за
помощью. Вся остальная семья её перестала существовать, хоть тела их и лежали в
соседней комнате укрытые с головой простынями.
— Правильно, — встрепенулась мать. —
Правильно я сильная, я смогу.
Она встала с сундука, на котором спала этой
ночью девочка и, пошарив в темноте, зажгла свечку. Её пошатывало словно пьяную,
все движения давались ей с трудом, так вымотала её лихорадка. Казалось она вот,
вот упадет и больше не поднимется. На толстый свитер женщина надела куртку, на
голову завязала платок. Потом поправила одежду на дочери. Из-за холода та спала
полностью одетая в сапогах и заячьей шубейке.
Лицо ребенка было не таким бледным, как у
матери, легкий румянец вернулся на её щечки, показывая, что болезнь
действительно отступила. Струпья от нарывов подсохли и покрылись темной
корочкой. Через неделю они отпадут и на коже останутся красные кратеры шрамов.
— В обиталище Проклятых, я отведу тебя
сама. — заявила мать и потянула ребенка в сенцы.
— Как мы пойдем, ведь ты болеешь? —
растеряно спросила девочка. Даже она понимала, что каждый шаг дается матери с
трудом.
—Больше некому… Я справлюсь. —
уверенности в её голосе было мало, но вдоволь было решительности.
— Но двери и окна закрыты, как мы
выберемся? — забеспокоилась девочка.
Оконные проемы с улицы, накрест забили
досками, а двери просто заколотили гвоздями. Никто не должен был покинуть дом
до самой смерти. Их лишили возможности выйти даже за дровами и водой.
Деревянная ловушка должна была стать надежной преградой для болезни.
— Мы убежим через чердак.
В сенях стояла старая отполированная годами лестница,
над ней люк в потолке. Мать поднималась долго, отдыхая на каждой ступеньке. Следом,
проворная словно ласка, забралась девочка. Под крышей пахло сушеными фруктами и
травами висящими пучками на балках. С перекладин свисали гирлянды лука,
сплетенного в косы. В холодной темноте играл сквозняк, раскачивал паутину в
углах и шуршал луковой шелухой. Вдоль стены промелькнула потревоженная мышь. Сюда
поднимались не часто, и место казалось пустым и заброшенным.
— Через окно. — подтолкнула мать к
пятну света.
Слуховое окно прорезали в торцевой
стороне крыши. Небольшое, но достаточное для побега. Оно висело на двух петлях
и открывалось одной затянутой слюдой створкой.
— Там высоко! — испугалась девочка,
глянув вниз. Серая, предрассветная марь размыла все контуры, и, казалось, земли
под ними совсем нет.
— Не бойся. С той стороны намело
большие сугробы, и мы прыгнем, словно на перину.
Женщина первая переступила раму и стала ногами
на тонкий карниз. Доска протестующе заскрипела, напоминая, что установлена
здесь не для этого.
— Давай мне руку.
Девочка доверчиво схватилась за рукав
материнской куртки и выпала из окна вслед за ней, когда женщина разжала
подоконник. Под эту сторону и, правда, навьюжило целый стог сенега. Упав на
покрытый тонкой корочкой скат, они съехали по нему как на санках.
