Последний, прозвучавший взволнованнее других вопрос вызывает у моего мужа добрую усмешку.
Я смущенно тушуюсь. Не трудно догадаться, что мое искреннее беспокойство об учебе для взрослого мужчины кажется наивным и детским. Мне и хотелось бы чувствовать себя на свой биологический возраст и демонстрировать поведение умудренной годами женщины, но, увы, — понятия не имею, что для этого нужно делать.
— Да, — отвечает он, не скрывая по-доброму легкой насмешки. — Ты получила диплом. С отличием. Естественно. — Во мне теплом вспыхивают радость и гордость, к щекам приливает кровь, но я упорно надеюсь, что на лице нет румянца. Влад продолжает: — И да, ты стала журналисткой.
— Правда? — вырываются из меня нетерпеливые уточнения. — Насколько успешной? В какой сфере?
— Ты очень хороша. — Он странно вздыхает. — Может, даже слишком.
— Это плохо? — Я хмурюсь.
Не хватало только выйти замуж за шовиниста! Вдруг стоящий перед мной мужчина уверен, что женщине не нужна работа и единственно подходящая ей среда обитания — кухонный пятачок рядом с плитой? Секундной паузы в разговоре мне хватает, чтобы едва наметившаяся по отношению к Владу оттепель покрылась тонким слоем льда.
— Как ты сразу насупилась! — произносит он наконец, и за непринужденным весельем его слов мне чудится что-то иное, но неясное. — Уже подумала, что я проклятый консерватор и только сплю и вижу тебя босой, беременной и на кухне?
Вот теперь я совершенно точно краснею. Не зная, куда деть наполненные стыдом глаза, я смотрю на собственные руки и не очень изобретательно пытаюсь оправдаться:
— М-м, нет. Просто не понимаю, что ты имеешь в виду под «даже слишком».
Влад недоверчиво фыркает.
— Всего лишь то, что преданность профессии обходится тебе слишком дорого.
— Я все еще не понимаю.
— Ты занимаешься расследованиями, — принимается Влад за объяснения. — Коррупционные схемы, грязные разборки в бизнесе и политике, нечистые на руку менты — твои любимые темы. Ты и немногие твои непродавшиеся коллеги до сих пор лезете туда, куда вам очень, очень настойчиво намекают не лезть. Поверь мне, твои воспоминания даже близко не отражают нынешнего положения дел и уровня опасности. Впрочем… — Я слышу тяжелый вздох. — Уж если риски не пугали тебя при полном знании ситуации, вряд ли они испугают тебя сейчас.
— Хочешь сказать, авария не просто случайность? — В голове стучит.
Я встречаюсь с Владом взглядом и замираю в ожидании его ответа.
Вопреки моим предположениям он отрицательно качает головой.
— Вряд ли. Здесь они не должны были тебя достать. Да и не стали бы, — замечает он словно про себя.
— Кто — «они»?
— Сейчас это неважно, — отмахивается Влад. — Ты все равно ничего не помнишь.
— А ты, — подхватываю я следом, прибавив тону язвительности, — конечно, мне ничего не скажешь?
— Не скажу. По крайней мере сейчас.
— Ха. — У меня нет слов. — И как я должна быть уверена, что мне ничего не угрожает?
— Я гарантирую, что здесь тебе ничего не угрожает, — чеканит Влад.
Меня жесткость его интонаций ничуть не успокаивает.
— То есть ты предлагаешь просто поверить тебе на слово?
— У тебя с этим какие-то проблемы?
— Конечно! — Я осекаюсь. Наверное, не стоило бросать свое недоверие Владу прямо в лицо. — Извини. Но я тебя не помню и не знаю.
— Как обычно подозреваешь меня во всех смертных грехах? — Прежде чем мне удается спросить, когда такое было, он возвращается к сути нашего спора: — Я даю тебе слово, что здесь ты в безопасности.
