Морщусь от бьющих по старым обидам слов. Шершневу не нужны ответы. Я не понимаю, чего он хочет добиться, но и не собираюсь упускать шанс.
— Моя очередь, — решительно выпрямляюсь и смело заглядываю в наполненные печалью глаза. — Зачем ты меня обманул? Тогда, с отцом.
— Потому что хотел, чтобы ты стала моей, очевидно же.
Замираю. Шершнев скребет большим пальцем уголок рта и насмешливо приподнимает брови. Сомнение зарождается где-то под ребрами, колет булавками легкие, заставляя ерзать и дышать чаще.
— Что, Лен? Я играю честно. Ты спросила — я ответил.
Не укладывается в голове. Мы не виделись много лет. Проще предположить, что я нужна ему для каких-то махинаций, чем признать сказанное.
Вглядываюсь в застывшие черты. Пытаюсь найти ответы, но тщетно.
Усталость, знакомые синяки и сетки полопавшихся сосудах в его глазах красноречивее любых слов. Он смотрит исподлобья. Без злости и фальши. А уголки его рта стремятся вниз.
Слезы высыхают за считанные секунды.
Неужели после всего он все еще что-то чувствует ко мне?
— Ладно, — с опасением выдавливаю, проходясь взглядом по изогнутым губам. — Но есть же куча других способов, я не понимаю. Почему так? Обманом, шантажом. Ты угрожал мне жизнью отца, Олег.
— Я пригласил тебя на свидание. Ты сказала, что наша случайная встреча и бурное приветствие в туалете клуба — ошибка. Я разозлился и решил тебя слегка проучить.
Осоловело моргаю. Каждый звук — контрастный душ. Разве может укладываться такое противоречие в одном человеке?
— Ты понимаешь, как это жестоко? — от ужаса мои глаза грозятся вылезти из орбит. — Я думала, что он умрет. Ты заставил меня выбрать между своей жизнью и его, Олег.
Выражение Шершнева становится нечитаемым. Он прячется за своей излюбленной маской редкостного козла. Победоносно вздергиваю подбородок.
— Я не верю тебе.
— Ты сделала правильный выбор, — Шершнев отклоняется назад, сжимая колени пальцами. — Мы же уже сошлись на том, что я чудовище, милая.
— Окей, ладно, — хватаюсь руками за лоб и нервно провожу по волосам. — Пусть так. Зачем я тебе, Шершнев?
— Не прикидывайся дурой, Лен, — скрипит белоснежной эмалью Шершнев и дергается, как от пощечины, а лоб прорезают глубокие морщины. — Я порядком устал от цирка. Ты знаешь ответы на все вопросы.
— Нет, так не пойдет, — болезненный смешок спазмом сжимает горло. — Отвечай. Мы не выйдем из этого порочного круга, если ты не станешь говорить честно.
Шершнев причмокивает и барабанит пальцами по коленным чашечкам. Его взгляд рассеянно блуждает по валяющимся повсюду остаткам посуды, и лишь ненадолго задерживается на месте, где висела странная картина.
А я, уставившись на вздутые сосуды на его предплечьях судорожно втягиваю воздух.
Странное место для татуировки с подобным смыслом.
Синяки под глазами, вечно уставший вид. А я всегда удивлялась, почему Олег стал выглядеть так, будто между нами разница лет в десять, не меньше.
Мозг сам дорисовывает красные проколы и фиолетовые гематомы там, где сейчас чернеют линии рун. Понятно, что не осталось и следа, да и наркотики потребляют по разному, но сердце все равно жалостливо сжимается. Так и хочется потянуться к нему и смять в объятиях.
С удивлением понимаю, что совершенно не злюсь на его выходку.
— Я отвечу, — равнодушно швыряет в лицо, а в глазах разгорается знакомое пламя. — Но сейчас моя очередь.
— Ради бога, — всплескиваю руками и демонстративно зажимаю рот.
