— Ты же знаешь, что он твой! — влага полностью застилает глаза, и я наспех провожу по ним ладонью. — Знаешь, что ты его отец, и все равно говоришь такое!
Всхлип раздирает горло. Прижав руки ко рту, я сползаю на усыпанный осколками пол и сидя сжимаюсь в позе эмбриона.
— Если с ним хоть что-то случится, я никогда тебя не прощу. Никогда.
Зияющая в груди рана стонет и боль от нее перемещается вниз живота. Судорожно глажу ладонями, не обращая внимания на капающие слезы, что ручейками расползаются по синеватому рисунку выступающих вен.
— Прозвучало резко, — прокашливается Шершнев.
Мечу гневный взгляд на потирающего лицо Олега. Судя по всему, один из снарядов достиг цели. Он чешет разбитую бровь из которой сочится кровь и смотрит перед собой абсолютно пустым взглядом.
— Иди ты в задницу, — рычу, сжимая пальцами край флисовой пижамы.
Словно пытаюсь уберечь малыша от новой порции ранящих слов. Если бы я могла — заткнула бы ему уши. Но это невозможно. Мы — один организм.
Почему-то мне кажется, что он тоже все слышал.
— Если что, я имел ввиду, что малыш еще не родился, а ты уже активно его используешь для своих манипуляций. А не то, что ты там успела себе накрутить.
— Мог бы и потрудиться в своих формулировках! — гаркаю, продолжая защищаться. — Головой думай прежде, чем рот раскрывать.
Шершнев переступает через валяющийся около него табурет, ногой отодвигает осколки. Затем нагибается и подбирает самые крупные из них.
— Иди наверх, Лен. Отдохнешь, а я пока уберусь, — бесцветный голос Шершнева щиплет недавнюю рану.
Стираю с щек влажные дорожки. Нос зудит, будто у меня простуда, а губы все еще дрожат. Шершнев лавирует между разрухой и мусорным ведром, пока, наконец, не останавливается, как вкопанный.
— Семья, все дела. — выпаливает он, пнув несчастный табурет и безумно сверкая глазами. — Хочешь поговорить? Уверена?
Шершнев плюется каждой буквой, словно они отравляют его рот. Будто это что-то плохое, от чего немедленно стоит избавиться. Киваю, хотя все внутри подсказывает последовать его совету и скрыться в безопасной спальне, подальше от темной комнате и спрятанных там демонов.
23. Глава 23
Он плюхается на пол напротив меня, растрепанный и какой-то излишне решительный. Шершнев по-турецки складывает ноги, тянется ко мне и убирает с лица налипшие из-за слез пряди. Проклятые татуировки, словно свет от сварки, обжигают сетчатку, и я едва сдерживаюсь, чтобы не закрыть глаза.
— Как ты себе представляешь наш диалог?
Нервно сглатываю, наблюдая за лихорадочным блеском изумрудных радужек. Нервное шевеление в животе нарастает, когда Олег склоняет голову набок.
— Один спрашивает все, что его волнует, другой — отвечает, — неуверенно бормочу, прижимая ноги сильнее. — Если хочешь, можешь начать ты.
— Отлично, — Шершнев кивает и, хлопнув в ладоши, подается вперед. — Скажи мне, любимая, хорошо ли тебе со мной?
— Когда ты не ведешь себя, как мудак — да, — облегченно вздыхаю от простого вопроса.
Но тут же лихорадочно улыбаюсь и дергаюсь от черной тени, промелькнувшей в покрытых серой дымкой зрачках.
— Два предыдущих раза, когда мы были вместе, что на счет них? — уголок губ Шершнева вздрагивает, а я недоуменно хмурюсь.
— А что с ними не так? — Шершнев хмыкает, пока я растерянно пожимаю плечами. — Мне казалось, что нам хорошо вместе. Ну, по крайней мере мне точно было хорошо.
— И сей факт не помешал тебе сначала обращаться со мной, как с дерьмом, а после предать. Дважды. Верно?
