Донья Имельда, кассирша из супермаркета, увидев мамину радость, подарила ей черенок монстеры. Мама посадила его в глиняный горшок и поставила на журнальный столик. Листья монстеры дотянулись до самого пола. Тогда папа принес маме венерин волос, а тетя Амелия подарила ей на день рождения зонтичное дерево.
Квартира стала потихоньку заполняться растениями, пока не превратилась в джунгли. Я всегда думала, что джунгли – это мамины мертвые. Так они родились заново.
Самое первое мое воспоминание – это лестница. Я стою наверху у закрытой загородки и смотрю вниз, на длинную изломанную лестницу, на запретный трамплин, с которого можно было бы нырнуть в чудесную зелень, раскинувшуюся на первом этаже.
Мое второе воспоминание – родительская постель. Мама читает журнал, а я скачу рядом.
– Мамамамамамамама.
И вдруг ее окрик:
– Да что ж такое! Ты что, не можешь посидеть спокойно?!
А может, на самом деле это мое первое воспоминание, но оно кажется мне более новым, потому что я переживала его множество раз. Мама читает журнал, я задираю ей рубашку, чтобы подуть ей в пупок.
– Обязательно все время на мне висеть?
Вот я целую ее руку и локоть.
– Клаудия! Хоть на минуту оставь меня в покое, ради бога.
Вот она причесывается за туалетным столиком, я смотрю на нее, на ее длинные прямые шоколадные волосы, которые так и хочется погладить.
– Может, пойдешь к себе?
Вот уже подросла и, сделав всю домашку, залезаю к маме на кровать.
– Привет, мам.
Она встает с очевидным раздражением, я остаюсь сидеть на кровати с раскрытым журналом.
– Почему ты бросила работу в больнице? – спросила я.
– Потому что вышла замуж.
– А после этого ты не думала пойти в университет?
Она хотела что-то сказать, но промолчала.
– Папа тебе не позволил?
– Нет, дело не в этом.
– А в чем?
– Я его даже спрашивать не стала.
– Тебе уже расхотелось?
– Нет, не расхотелось.
– А почему тогда ты не попыталась?
Она закрыла журнал. «Ола», на обложке – Каролина Монакская в праздничном платье без лямок, на ней ожерелье, серьги и диадема с рубинами и бриллиантами.
– Потому что родилась ты.
Она встала и вышла в коридор, я пошла за ней.
– А почему у тебя нет больше детей?
– Еще одна беременность? Еще одни роды? Еще один постоянно рыдающий младенец? Нет уж, с меня хватит. И потом, ты мне и так достаточно подпортила фигуру.
– Если б можно было, ты бы не стала меня рожать?
Она остановилась и посмотрела на меня:
– Ох, Клаудия, я же не такая, как моя мама.
Мой день рождения приходился на длинные каникулы. Я родилась в День независимости, когда в центре устраивали парады, а люди уезжали из города на финки или на побережье. Единственное, что нам оставалось, – это отметить по-семейному, и мы пошли в ресторан.
Мама, как всегда, стала вспоминать беременность. Огромный живот, опухшие ступни, как ей не спалось по ночам и хотелось в туалет каждые пять минут и как она не могла встать с постели. Схватки начались за обедом. Это было самое ужасное, что ей пришлось пережить. Папа отвез ее в больницу, и там она промучилась весь день, всю ночь, а потом еще целый день до самой поздней ночи, и все это время ей казалось, что она умирает.
– Она родилась вся страшная, синяя. Ее положили мне на грудь, и я, дрожа и плача, подумала: все мои муки – ради вот этого?
Мама расхохоталась так сильно, что стало видно ее нёбо – глубокое и исчерченное параллельными полосами, как ребра умирающего от голода.
